К бракам и долгим проживаниям рязанской родни в Москве дело, разумеется, не сводилось.
Около 1503 г., когда очередным опекаемым великого князя был малолетний сын Ивана Васильевича, великий князь рязанский Иван Иванович, для удобства «печалования» московско-рязанские докончания прежних лет были в Москве скопированы, пополнив великокняжеский архив
[619]. Похоже, однако, что только докончаниями московских князей с рязанскими дело не ограничилось. В XVI столетии в Царском архиве в ящике 146 хранились «грамоты докончалные великих князей рязанских и великих князей черниговских и великих князей смоленских, да грамоты жаловальные мещерских князей, и иные списки рязанские старые»
[620]. «Иные списки» представляли собой архив внешнеполитической документации Великого княжества Рязанского едва ли не с XII в., скопированный при Иване III. Контакты Рязани с Черниговом имели место еще в домонгольское время
[621]. Относительно «грамот смоленских», как помним, последним великим князем смоленским из Рюриковичей был Юрий Святославич, зять Олега Ивановича Рязанского, при активном участии тестя, приютившего князя-изгнанника в Рязани, боровшийся за возвращение удела в начале XV в. Мещера (или ее часть) исторически входила в состав владений рязанских Рюриковичей
[622].
Можно только удивляться, как при регулярно повторявшихся нападениях соседей на Рязань от огня удавалось спасать архивные документы. Только в княжение Олега Ивановича Переяславль-Рязанский не менее двенадцати раз уничтожался татарами
[623], не считая набегов литовцев и москвичей. Однако уцелели не только грамоты великокняжеского архива. В конце XVII в. известный русский книжник и поэт, инок Чудова монастыря Евфимий аккуратно скопировал в митрополичьем доме Переяславля Рязанского пергаменный оригинал грамоты 1356 г. митрополита Алексея о церковной подведомственности Черленого Яра рязанским владыкам, включавщий подпись святителя на греческом языке
[624].
Заметим, в то же время, что откопированные оригиналы документов рязанской великокняжеской канцелярии, очевидно, продолжали оставаться в Переяславле Рязанском. Существование формально суверенной Рязани при полной утере ею самостоятельности и почти семейных отношениях рязанских Рюриковичей с Москвой требовало, тем не менее, от великих князей московских соблюдения неких неписаных правил во взаимоотношениях с Рязанью, что в итоге не только оставляло в их распоряжении великокняжеский архив. Великий князь и его двор формально сохраняли все свои внутри– и внешнеполитические функции, но сама их реализация представляла собой причудливую смесь самостоятельных по виду действий рязанских суверенов под неусыпным тотальным контролем Москвы.
Во внешней политике второй половины XV – первых двух десятилетий XVI вв., и до, и после заключения договора с Москвой 1483 г., Рязань сохраняла права на самостоятельные внешние контакты с Литвой и Крымом, но, так сказать, в редуцированном виде. В 1456 г. посольство короля Казимира IV посетило для переговоров Переяславль – Рязанский, передав великому князю Василию Ивановичу список претензий литовской стороны рязанской по пограничным вопросам
[625], но ответные претензии Литве со стороны Рязани возили в Вильно московские дипломаты
[626]. При этом за находившимся в плену подданным рязанского князя в Литву ездил не москвич, а «человек» Ивана Васильевича Рязанского
[627].
Похожим образом выглядели в это же время и контакты с Крымом. Послы из Бахчисарая ездили в Переяславль – Рязанский, но не самостоятельно, а сопровождая ханского дипломата, отправлявшегося в Москву
[628]. Крымский хан состоял в личной переписке не только с великим князем московским, но и с великим князем рязанским, хотя послания – «ярлыки» последний получал не прямо из Бахчисарая, а через Москву, где, «тот ярлык посмотрив», великий князь московский, в данном случае, Василий III, давал крымскому дипломату санкцию на передачу «ярлыка» адресату и «подводу» послу до Переяславля Рязанского
[629]. В полном соответствии с наличием посольских связей с Крымом при дворе рязанского князя Ивана Васильевича служил переводчик, «Юрьманьга талмач»
[630].
Беспрецедентна была форма обращения хана в дипломатической переписке к великому князю рязанскому, не «брат», как к ро́вне, московскому князю, а «друг», что, тем не менее, не исключало информирования Рязани о взаимоотношениях с московским «братом» и присылки от хана «лехких поминков» к Переяславль Рязанскому двору
[631]. При этом претензии к Рязани, если таковые возникали, предъявлялись не напрямую, а исключительно через московского князя
[632].
