– Да! – в восторге вскричала Марина. – Да, о да!
Жаль, капитан Вильямс этого не слышал.
Едва увидев берег Дувра, покрытый снегом, с высокими башнями, где уже был зажжен огонь для безопасности мореплавателей, Марина почувствовала уже не неприязнь, а интерес к этой неведомой земле.
И вот стоит близ пристани карета, вот идет от нее высокий человек с брудами
5 чуть ли не до плеч, подает руку Макколу, помогая сойти на берег, кланяется, бормоча:
– Милорд… я счастлив видеть вас, я счастлив… позвольте…
«Ух ты, значит, он и в самом деле лорд?!» – в ужасе подумала Марина.
– Полно, Саймонс, – перебил его Десмонд, с легкостью выскакивая из шлюпки. – Я знаю все, что вы можете мне сказать. Да, благодарю. Однако лучше помогите этой леди. Мисс Бахметефф, рекомендую: Саймонс, камердинер моего отца, затем брата, затем… очевидно, мой?
– Я служу только милордам, – на бритом, устрашающе брудастом лице высокого, статного, весьма почтенного и невозмутимого господина (ей-богу, он и сам выглядит как влиятельная персона!) не отразилось ничего, хотя, Марина могла поклясться, он уже отметил вопиющее убожество ее одеяния. Разумеется, сарафан, рубаху и платок не стали выставлять на всеобщее обозрение: Десмонд с помощью совершенно подавленного капитана купил у какой-то пассажирки за баснословные деньги старый-престарый плащ.
– Мисс Бахметефф – моя кузина, племянница покойной матушки. Она поживет у нас некоторое время, – сообщил Десмонд, и Саймонс покорно поклонился Марине. Может быть, у него и были какие-то вопросы, однако он не посмел их задать. Правда, при упоминании леди Маккол его лицо слегка смягчилось, и Марина подумала, что это выдуманное родство может сослужить ей неплохую службу. А вот интересно, какую гримасу скорчил бы этот невозмутимый лакей, узнай он истинный титул «кузины»! Скажи ему Десмонд: «Это – леди Маккол. Кланяйся в ножки, дурак, целуй барыне ручку и говори: ваш раб по гроб жизни моей, токмо милостями вашими жив, век за вас буду Бога молить…» Впрочем, здесь и слов-то таких не знают, она, кажется, забыла, где находится!
– Миледи, – отвесил новый поклон Саймонс. – Какая жалость, что я не знал о вашем прибытии. По позднему прибытию милорда я взял на себя смелость заказать номер в гостинице, однако… это только один номер…
– Ничего, – благодушно проговорил Десмонд, и у Марины подогнулись ноги: а ну как он скажет, мол, нам не привыкать спать в одной постели? Ой, нет… перед этим слугой, таким важным, таким разодетым… – Ничего! У вас будет время заказать еще одну комнату и ужин на двоих: мы с мисс Марион намерены сейчас же проехаться по здешним лавкам, надеюсь, некоторые из них еще открыты… Не так ли, кузина Марион?
И она снова сказала «да».
Ни свет ни заря Марина в новой шляпке, шали, в новом платье, меховой накидке, новых чулочках, ботинках – во всем, короче говоря, новехоньком – сидела у окна дорожной кареты, запряженной восьмеркой лошадей и стремительно летящей по дороге в Лондон. Спала она как убитая, Маккол блюл свое обещание и приличия, а после весьма плотного завтрака они отправились в путь, – и Марина неотрывно глядела в окно, думая о том, как разительно переменилась ее жизнь.
Пожалуй, как ни отвратительно относились к ней дядюшка с тетушкой, Марине все-таки есть за что их благодарить. Некоторые пункты отцовского завещания они исполняли свято, и до самого последнего времени у Марины были учителя, в том числе мистер Керк, обучавший ее английскому. Управляющий их петербургским домом продолжал покупать и отсылать в имение все новейшие книги и последние газеты. У тетки, конечно, сердце разрывалось от жадности, когда она видела такое количество «впустую» потраченных денег, однако же Марине не запрещалось читать, и только это скрашивало ее унылую, печальную жизнь. Она прочла даже Ла-Портов «Всемирный путешествователь, или Познание Старого и Нового света» во всех его двадцати семи томах, причем том про Англию благодаря мистеру Керку был вообще зачитан до дыр. И сейчас ее не оставляло ощущение, что она не впервые видит эти холмы, покрытые темным лесом, и глубокие долины с журчащими ручьями, и вечно смеющееся море, иногда мелькавшее за лесом. Снега не было в помине, сверкало солнце. Великолепная Темза, покрытая кораблями из всех частей света, вела их, подобно проводнику, и еще не стемнело, как впереди, в тумане, они увидели Лондон.
Улицы тесны, множество народу. Везде подле домов маленькие дворики, устланные дерном, а также сделаны для пешеходов широкие намосты, и хотя на мостовых везде грязь и пыль, ноги у пешеходов были чисты. Марина не поверила бы, но она своими глазами видела, как какая-то служаночка в синей юбке и чепце мыла намост перед домом! Грязная вода стекала в какие-то отверстия, бывшие на каждом шагу… оттуда высунулся косматый человек и погрозил служанке. Приехала телега, и туда стали ссыпать уголь. В другое отверстие сбежал мальчишка с узлом, из третьего валил пар, словно там шла огромная стирка… Похоже было, что при каждом доме имеются такие отверстия – истинные западни для задумавшихся прохожих, которые спешат, заглядываясь на витрины богатых лавок и магазинов, наполненных всякого рода товарами, индийскими и американскими сокровищами, которых запасено тут на несколько лет на всякий вкус. Марина с удовольствием вспомнила, как Десмонд предупредил Саймонса о том, что они задержатся в Лондоне не меньше чем на два дня: мисс Марион придется посетить Бонд-стрит, ибо весь ее багаж украли французские воры. Именно здесь, в этих многочисленных лавках, и приобрели, конечно, свои чудные наряды англичанки, которых Марина видела тут и там. Женщины все как одна показались ей очень хороши; одевались они просто и мило, все без пудры и румян, а их шляпки были, верно, выдуманы грациями. Англичанки, все как одна худощавые, порою даже сухопарые, ходили, как летали: за иною два лакея с трудом успевали бежать. Маленькие ножки, выставляясь из-под кисейной юбки, едва касались камней тротуара; на белом корсете развевалась ост-индская шаль (Марина не без ревности рассматривала узоры); на шаль из-под шляпки падали светлые локоны.
По большей части англичанки были белокуры, и Марина подумала, что по сравнению с ними ее русые волосы покажутся даже темными. Почему это ее обеспокоило, Марина не понимала, но пристально вглядывалась в личики, мелькавшие перед ее глазами. Дамы все казались прехорошенькими, элегантными, изысканными – в отличие от джентльменов. Они были так невозмутимы и молчаливы, что чудилось, будто еще со сна не разгулялись или чрезмерно устали. И все в синих фраках – это был любимый цвет их.
Сумерки сгущались, синие силуэты таяли в вечерней синеве. И вдруг – Марина ахнула – то там, то здесь засветились фонари. Оказалось, что их здесь тысячи, один подле другого, и куда ни глянешь, везде горели фонари, которые вдали казались огненной беспрерывной нитью, протянутой в воздухе.
Не сдержав удивления, она всплеснула руками.
– Восхитительно, не правда ли? – послышался негромкий голос за ее плечом. – Несколько лет назад некий прусский принц прибыл в Лондон. В город он въехал ночью, и, видя яркое освещение, подумал, что город иллюминирован для его приезда.
