– А что с Агнесс? – ревниво спросила Марина.
– Агнесс? Но ведь Десмонд едва вернулся. Надо же дать время ему потешиться! Но не сомневаюсь: рано или поздно Саймонс примется и за Агнесс.
– Рано или поздно… – угрюмо повторила Марина. «Поздно» ее никак не устраивало!
Джессика хихикнула. Похоже было, перечисление макколовских прегрешений доставляло ей истинное наслаждение! Но тут же Марина поняла, что это не так: при следующих словах лицо Джессики померкло:
– Сказать по правде, даже Алистер… У него был роман с одной из девушек в замке. Ее звали Гвендолин. Я ни разу не видела ее, но она была, говорят, необычайно хороша.
– И где она теперь?
– Ушла в монастырь.
– После смерти Алистера?!
– Нет, накануне нашей помолвки, – сухо сказала Джессика. – Алистер ясно дал ей понять, что скоро женится, а значит, прежние отношения с любовницей не могут продолжаться. Он был благородный человек, мой Алистер…
Джессика опустила голову, и ее рука замерла, стиснула складку платья. Бриллиант блеснул на тонком пальце. Это кольцо ей подарил Алистер в знак того, что отрекся от прежних привязанностей.
«Благородный! – в бешенстве подумала Марина. – Какая жалость, что этого благородства не унаследовал его младший братец! Алистер лишь собрался жениться, а уже дал отставку любовнице. Но Десмонд-то уже женат! И что проку?! А что, если… – ее бросило в жар, – а что, если у него тоже есть ребенок? Не от Агнесс, так от какой-нибудь другой девки?»
Она уже приоткрыла рот, чтобы спросить об этом Джессику, как вдруг ее осенила такая ужасная мысль, что Марина вздрогнула, сбилась – и заговорила совсем не о том, о чем собиралась.
– А прежний лорд? – спросила она, хотя это ее нимало не интересовало. – Неужто у него тоже были побочные дети?
– О господи, Марион! – Джессика всплеснула руками. – Оказывается, вам палец в рот не клади! Увы, не могу удовлетворить ваше любопытство: ничего не знаю. Хотя не исключено, что в какой-нибудь окрестной деревне подрастает побочный сын… и если, не дай бог, что-то случится с Десмондом, этот бастард вполне может заявить о своих правах. Что же, такое в жизни бывало, и не раз! Ну вот, я совсем забыла, что меня ждут. Простите, должна спешить. Вы идете?
– Нет, я еще посижу, попытаюсь представить, какого цвета будут эти нарциссы, – криво улыбнулась Марина.
Поистине героические усилия понадобились, чтобы хоть как-то улыбнуться, когда губы дрожат от еле сдерживаемых слез! Разумеется, не бредовое предположение Джессики о каком-то там незаконнорожденном лорде Макколе подкосило ее. Нет! Просто Марина вдруг осознала, что вполне может носить будущего лорда в своем чреве!
Глава XI
Несостоявшаяся прогулка верхом
Прошло несколько дней, прежде чем Марина убедилась, что ее предположения, слава те господи, не верны, и это были чуть не самые черные дни в ее жизни. Слезы ежеминутно дрожали на ресницах, и она понимала: начни ее сейчас кто-то с участием расспрашивать, она не выдержит и все расскажет – Джессике, Урсуле, Джасперу, кому угодно – о том, что, кажется, беременна от милорда, своего супруга. Ну а этому самому супругу она бы выпалила, что ненавидит его, что он подлец, ибо жена его беременна, а он мало что держит свой брак в тайне, так еще и взял себе в постель какую-то служанку!
По счастью, высказать все, что накопилось на душе, было некому. Десмонд уехал в Лондон, Джессика беспрестанно хлопотала по хозяйству, Урсула вообще не показывалась, а Джаспер выходил к столу желтый, дрожащий и, едва шевеля губами, объяснял, что в него вцепилась застарелая малярия. Потом он и вовсе слег, и Саймонс принялся ухаживать за больным, сохраняя все тот же важный вид. По облику достойного камердинера невозможно было представить, что он способен испытывать хоть какие-то эмоции, тем более убивать женщин по одному предположению, что они ведьмы, и Марина никак не могла решиться подступить к нему и утолить свое любопытство, выспросив о брауни. Разумеется, вспомнила она о мохнатом ночном проказнике уже потом, а первые-то дни ей было не до брауни!
В эти дни Марион чудилось, будто все поглядывают на нее с особенным выражением. В первую очередь Агнесс. Уж смуглая красавица, конечно, знала толк в таких вещах, как нечаянная беременность! Небось не раз приходилось ей вытравливать плод сэра Десмонда! От таких мыслей на душе Марины становилось и вовсе погано – до того погано, что впору было и впрямь залезть на ту башню – да и сигануть вниз. Либо выкинула бы от такого прыжка, либо сама разбилась, что всего вероятнее!
И вот как-то раз, увидав Джессику, которая ехала куда-то на лошади, Марина поняла, что ей нужно: хорошая скачка!
Озадачивало одно: хоть в ее бессчетном гардеробе и было платье для верховой езды, называемое амазонкою, Марина не умела ездить в дамском седле, а только верхом, по-мужски. Даже смотреть было страшно, как Джессика сидит: боком, неудобно изогнувшись, – а уж решиться проехать вот этак-то… Ничего, тут же решила Марина, чем хуже, тем лучше. Чем неудобнее ей будет ехать, тем больше вероятность, что задуманное удастся. И вот, облачившись в синюю бархатную амазонку с помощью Глэдис, которая теперь так старательно держала язык за зубами, что и двух слов от нее было не добиться, Марина поспешила на конюшню.
Нет, поспешила – это лишь так говорится. Платье путалось в ногах, цеплялось за ступеньки, сзади оно было длиннее, чем нужно, на целый аршин, а то и больше, и пока Марина управилась с этим хвостом и догадалась просунуть руку в нарочно для того пришитую петельку (хвост после этого приподнялся и не мешал), она изрядно намучилась, а уж сколько пыли на себя нацепляла – и не описать! Наконец хвост был укрощен, и Марина решительно зашагала к конюшням. Следовало, конечно, послать туда слугу, но все куда-то разбежались. «Конечно, милорда нет, Джессики нет, Джаспер болен, Саймонс при нем, Урсула не в счет, я, понятное дело, тоже… А каково бы они забегали, узнав, что в замке сейчас их хозяйка, миледи Марион Маккол! – Это имя показалось ей необычайно красивым. – Да уж, накланялись бы мне! А я им бы: нет, голубчики, ступайте-ка в холодную да отведайте по полсотни горячих за свое небрежение!.. А где, интересно, в Англии дерут повинных слуг? Может быть, на конюшнях, как и у нас ведется?»
Марина была так увлечена своими размышлениями, что картина, которую узрела она, лишь заглянув в конюшню, сначала показалась ей картиной порки. Она увидела женщину, стоявшую на четвереньках, причем юбки ее были наброшены на голову, открывая голую спину и бедра, а над ней склонился мужчина, занося руку, словно для увесистого удара. Но вместо того, чтобы ударить, он сильно дернул женщину к себе, отчего она громко вскрикнула, а потом быстро-быстро задвигался, все плотнее вжимаясь в нее, и Марина остолбенела, поняв, что видит не порку, а грубое любодейство, причем столь торопливое, что мужчина даже не дал себе труда раздеться, а лишь расстегнул штаны.
После нескольких стремительных движений он захрипел и навалился на женщину. Она рухнула плашмя и замерла, придавленная его тяжестью. Он тоже был недвижим.
