Джессика выронила листок и какое-то время невидящими глазами смотрела на гобелен, украшавший стену и, словно нарочно, изображавший брачную церемонию.
Марина стояла ни жива ни мертва. Больше всего на свете ей хотелось бы очутиться сейчас за тридевять земель отсюда. Где угодно, пусть в Бахметеве, под пощечинами тетушки, пусть даже в бурном море, на пакетботе, швыряемом волнами, – только не здесь! Не рядом с девушкой, безутешно оплакивающей своего жениха – и вдруг узнавшей, что тот не просто был ей неверен, а вовсе повенчан с другой! И она едва не брякнулась в обморок, когда Джессика взглянула на нее и спросила:
– Где ты это взяла?
– Н-не… не помн-ню, – промямлила Марина, вся трясясь от непонятного страха. – Где-то в кор… в коридо…
– Не ври! – перебила Джессика, и ее вспыхнувший взор, чудилось, прожег Марину насквозь. – Тоже мне, добрая самаритянка! Мне не нужна ложь во спасение! Говори, ну?!
– У Джаспера, – отрапортовала Марина под этим немигающим, повелительным взором. И тут же ей стало стыдно: что, интересно, теперь подумает Джессика? Быть молодой девушке в комнате у холостяка – пусть и больного, но одной, без компании?
– Я просто перепутала вашу дверь и его, – принялась торопливо оправдываться Марина. – Я нечаянно туда зашла, смотрю, Джаспер…
– Но как же так? – прошептала Джессика, явно не услышав ни одного ее слова. – Джаспер не может иметь детей?! Каким же тогда образом…
«О чем она? – испуганно подумала Марина. – Уж не повредилась ли она в уме?»
Лицо Джессики вдруг исказилось, она закрыла лицо руками.
– Алистер! Как ты мог, Алистер, ведь я так любила тебя! – простонала она, а затем глухо, мучительно зарыдала, ломая руки и не вытирая слез, заливавших ее лицо. И вдруг она с тоской уставилась на свое кольцо – знак не любви, как она думала прежде, а обмана. – Алистер, любимый мой…
– Брайан, Брайан, любимый мой! – эхом донеслось из-за двери, и Марина кинулась туда, испытывая непередаваемое облегчение, что появился приличный предлог сбежать: невыносимо было смотреть на бессильное, тяжкое горе оскорбленной невесты!
Впереди белой стрелой летел Макбет, который, между прочим, все это время смирно просидел, укрытый складками шелковых юбок, не то уснув, не то боясь сдвинуться с места, не то из каких-то там своих кошачьих соображений, а сейчас вдруг обрел былую прыть.
Марина толкнула дверь, и они с Макбетом едва не сбили с ног сгорбленную фигурку: седые спутанные волосы, обрывки фаты, сухие померанцы.
Урсула! Урсула скорчилась за дверью и бормочет:
Вижу лес, чудный лес,
Где бродили мы с милым.
Обнимал он меня,
А потом вдруг исчез…
Ах, куда же он сгинул?
– Тише, тише – пробормотала Марина, беря за руку старую даму и влача ее по коридору. – Тише, тише, успокойтесь.
Бедная невеста покорно поплелась за Мариной, но вдруг остановилась, вырвала руку:
– Куда ты? Я тебя не знаю!
У нее был совершенно безумный вид. А вчера ночью голос ее звучал хоть и слабо, и перепуганно, однако вполне трезво…
Марина быстро спросила:
– Что сделали с Гвендолин? Где она теперь?
Ничто не дрогнуло в глубине угасшего взора!
– Я была, как цветочек, нежна, – вяло сообщила Урсула – и заломила руки с криком: – Леди Элинор! Это вы, леди Элинор!
Марина едва не пустилась прочь, но старая дама крепко цеплялась за нее, восклицая:
– Покажите ваши руки, леди Элинор! Высохла на них кровь? О, я знаю, вы не простите, никогда не простите! Проклятье Макколов вечно! – И вслед за этой тирадой она вдруг разрыдалась, с жалостью глядя на остолбеневшую Марину и причитая: – Бедная, бедная леди Элинор! Вас убили… но убили так, чтобы смерть казалась естественной. Вас держали, а негодяй, подручный вашего мужа, вскрыл вам вены, и вы истекли кровью! Потом кровь вытерли, и никто, никто ничего не заподозрил. Но утешьтесь. Ваш убийца умер в жестоких мучениях! Его преследовал призрак женщины, одетой в белое, чьи запястья испускали два ручейка крови… Покажите ваши руки, леди Элинор!
– Я не леди Элинор! – крикнула Марина, до смерти перепугавшись. – Оставьте меня в покое, сумасшедшая старуха! – И она стряхнула с себя тщедушное тельце с цепкими руками.
Урсула недоумевающе воззрилась на нее:
– Не… не леди Элинор? А кто? Кто же?.. – И тут же клочья ее мыслей полетели в другом направлении, и она потащилась прочь, напевая:
Я была, как цветочек, нежна.
Я осталась одна, ах, одна…
Мой любимый покинул меня
На закате далекого дня…
Макбет поплелся следом. Один раз он оглянулся, и Марине почудился укор в зеленом блеске кошачьих глаз.
Глава XVI
Фея лесного озера
Переход зимы в весну был настолько плавным, что Марина удивлялась: зачем англичанам вообще придумывать разные названия для времен года? Это просто как бы одна пора – иногда теплее, иногда холоднее. «Зимой и летом одним цветом – это не елка, нет, – сердито думала Марина. – Это Англия! То ли дело в России…»
Так вдруг захотелось домой! Снег, наверное, уже тает, но еще можно скатиться с горы на салазках, хохоча и задыхаясь от морозного ветерка… Она оглянулась: вон тот склон весьма пригоден был бы для катания на санках, которые вылетали бы по льду прямо на середину реки… А здесь нет никакого льда: светлая река тихо струится между зелеными бархатными берегами, соперничая гладкостью вод с озером, в котором, как в вечном зеркале, отражается замок… вместе со всеми его тайнами.
«Достаточно ты натерпелась страху, запертая в башне, – увещевала себя Марина. – Мне нет здесь дела ни до чего! Ни до Гвендолин, которая то ли была, то ли нет ее вовсе. Ни до Джаспера с его опасными намеками и пристрастием к ядовитому зелью. Ни до этих двух бедных брошенных невест, помешавшихся от горя, – одна больше, другая меньше. Ни до…»
Она вздрогнула. Упомяни о черте, а он уж тут! Десмонд спускается с пологого бережка, похлопывая хлыстиком по высоким сапогам. Сейчас увидит ее – и повернет прочь, сделав вид, что шел вовсе не сюда… Марина глядела исподлобья, недоверчиво: Десмонд никуда не сворачивал, шел прямо к ней, и на лице его не было этого всегдашнего надменного, ненавистного ей «милордского» выражения: он смотрел чуть ли не с улыбкой! С ума сойти… как говорят в России, не иначе, леший в лесу сдох!
– Добрый день, кузина Марион! – приветливо окликнул Десмонд.
– Добрый день, – чопорно отозвалась «кузина» и весьма кстати ввернула непременную политесную фразу: – Хорошая погода, сегодня, не правда ли?
