– Правда, правда! – озорно закивал Десмонд. – А вы, как я погляжу, изрядно англизировались, моя дорогая!
Марина опасливо прищурилась. Что это его так разобрало? Смеется, глядит приветливо, глазами поигрывает… Не задумал ли чего? Она покосилась поверх головы милорда: за деревьями видны только верхушки башен, и никто не увидит, не услышит, если Десмонд начнет ссориться с ней – или любезничать.
Любезничать? А почему бы нет?
Впрочем, Десмонд ничего такого не предпринимал, а просто глазел на нее.
– Вы, я вижу, как это сказать по-русски… при-горе-нились? – спросил он вдруг.
– Если я сижу под горкой, это еще не значит, что я пригореˆнилась, – усмехнулась она. – Пригорюˆнилась, хотите вы сказать?
Десмонд махнул рукой:
– Не пойму: если вы в горе, то есть в печали, почему надо говорить – пригорюнилась? Русский язык для меня слишком сложен. Да это не суть важно. Скажите: вам тяжело здесь? Вы тоскуете? Вы… проклинаете меня?
Марина вытаращила глаза. Никогда не знаешь, чего от него ждать, от этого милорда! То приставит пистолет к виску, то в упор не видит, то вдруг глядит жалеючи, и не только жалеючи, а…
– Вам-то что? – спросила она грубо, растревоженная, испуганная этим взором, этим голосом, этим новым Десмондом. – У вас, поди, и без меня хлопот довольно?
– Более чем, – согласился он довольно уныло. – И знаете, Марион, без всех этих хлопот я вполне мог бы обойтись. Со мною что-то произошло после возвращения из России, и это пугает меня.
Он осекся, взглянул на ее замкнутое лицо.
– Впрочем, что вам до меня? Простите, если помешал вашему уединению.
Он повернулся, чтобы уйти, да Марина схватила его за плечо. Десмонд обернулся, и оба они с некоторым недоверием воззрились на руку, уцепившуюся за тонкое сукно сюртука: Марина – недоумевая, что ее рука проявила такое своеволие, Десмонд – удивленный и одновременно обрадованный этим своеволием.
– Я… не хотела, – пробормотала Марина, отдергивая руку и не зная, что имеет в виду: это движение или грубые слова. – Я… просто удивилась, что вы со мной заговорили.
– А знаете, кроме вас, мне и поговорить-то не с кем, – тихо улыбнулся Десмонд. – Вы одна знаете обо мне всю правду. И не только о… о наших истинных отношениях, но и о той мысли, которая тревожит меня ежеминутно.
Марина задрожала. Сейчас он скажет, что хочет ее, хочет ежеминутно! И она… нет, она не признается, конечно, что питает к нему такие же чувства, однако не станет противиться, если он… когда он…
– Эта мысль – Алистер, – продолжил Десмонд, и Марина судорожно проглотила комок, внезапно ставший поперек горла. – Вернее, его смерть. Знаете, мы никогда не были близки с братом. Отец обожал мою мать, меня, конечно, тоже любил, однако истинным его любимцем был Алистер. Право первородства очень много значило для отца, вообще для нашей семьи. Кроме того, Алистер – настоящий англичанин, в крови которого древняя шотландская кровь Макколов слита с кровью древних англов. Его мать – чуть ли не из родственников Пендрагонов, первых британских королей. Это был, так сказать, династический брак. На моей матери лорд Джордж женился бы, даже окажись она простой швейкой, но род Макколов должен быть продолжен по всем правилам! Не представляете, Марион, как я был изумлен, узнав, что Алистер намеревался обручиться с Джессикой. Она очаровательна, конечно, однако Алистер был всегда такой сноб во всем, что касалось чистоты крови…
Марина только головой покачала. Ох ты, бедный лорд, неразумная твоя головушка! Каково б ты заговорил, узнав, что твой брат тайно обвенчался с одной из служанок, дочерью нищего сельского священника, а вдобавок ко всему у них должен был родиться ребенок!
– И вот его нет, – продолжал Десмонд. – Но за время странствий я отвык от замка, от своих родных… от всего! Узнав, что брат погиб, я принял на себя все обязанности, связанные с титулом… так солдат, задремав на привале, вскакивает при звуке выстрела и привычно кидается в атаку с обнаженной саблей, да вдруг спохватывается, что оказался в окружении и не видит ни одного знакомого лица, не знает, где свои, и некому стать с ним спина к спине, некому прийти на помощь.
Марина вгляделась в его лицо. Губы дрожат, глаза растерянно мечутся, брови страдальчески сведены… перед ней потерявшийся мальчик, а никакой не лорд – надменный и беспощадный. Конечно, есть от чего испугаться, растеряться, если она правильно поняла, какие сомнения его одолевают.
– Но зачем… им? – спросила она осторожно. – Никто из них не выигрывал впрямую.
Десмонд растерянно моргнул, а потом взгляд его загорелся восхищением:
– Это необыкновенно! Я даже не предполагал, что мой бред возможно понять. Как вы быстро сообразили, Марион! Не зря мне так хотелось поговорить с вами.
«Не зря, вот как?» – глубоко вздохнула Марина.
– Вы удивительно четко выразили мысль, которая и мне не дает покоя: если Алистер убит… ну, скажем, не тем мифологическим браконьером, которого в этом обвинили, но так и не поймали, а кем-то из живущих в замке, то никто из них не выигрывает в случае его смерти. Урсула? Ну, ей вообще все равно. Она ищет Брайана, и только это имеет для нее значение. Джессика? – продолжал размышлять Десмонд. – Она тоже все потеряла. Сейчас она была бы леди Маккол, а кто теперь? Приживалка, бедная родственница! Остается только один человек, который если не прямо, то косвенно был заинтересован в смерти Алистера, и это…
– Нет! – воскликнула Марина, снова хватая его за рукав. – Нет, он болен, он изможден, он не мог этого сделать!
– Вот как? – прищурился Десмонд. – Вы не только мгновенно угадали, кого я имею в виду, но и о болезни его уже осведомлены?
– Да ведь всем известно, что у мистера Джаспера малярия, – быстро сказала Марина. – Помнится, и вы с ним об этом говорили при первой встрече, и вообще… вот он к столу не выходил сколько уж дней…
– Малярия? – странным голосом повторил Десмонд. – А, так вы о малярии!
– Ну, конечно, – как могла твердо, подтвердила Марина. – А о чем же еще?
О да, она прекрасно знала, о чем еще думает Десмонд! Но она скорее откусит себе язык, чем признается, что проникла в одну из позорных тайн его семьи. И, отводя ему глаза, воскликнула – впрочем, с беспокойством вполне искренним:
– Умоляю вас! Вы должны быть осторожнее!
У него изумленно взлетели брови:
– Вот уж не предполагал, что вы станете печься о моем благополучии! Только не говорите, что вам понравилось быть леди Маккол!
Марина надулась было, но Десмонд вдруг так захохотал, что она не сдержалась – улыбнулась.
– Ох, и улыбка у вас, Марион, – с деланой укоризной покачал головою Десмонд. – Эта улыбка и короля заставит смутиться.
– Короля?! Ого, какие слова! – вскинула брови Марина. – Нет, не зря говорят, что у вас сказочная репутация коварного сердцееда.
