Бреннен взмахнул рукой в сторону Манфрида, и Гроссбарт парировал три длинных когтя древком своей булавы. Но коготь на мизинце проскользнул под оружием Манфрида, а потом в щель на латах, чтобы пронзить кольчужную рубаху, словно вязаную, а не кованную из железа. От силы удара он покатился кубарем по песку, а булава взлетела куда-то к небу. Прежде чем монстр успел прыгнуть, перед его единственным глазом мелькнула фигура, скрывшаяся во тьме. Заревев всеми пастями разом, Бреннен забыл о Манфриде и бросился догонять труса.
Оглянувшись, Аль-Гассур не успел даже обмочиться, прежде чем громадная рука сомкнулась на его левой ноге, а зубы впились в мясо. Бреннен поднял жертву в воздух, чтобы бросить лакомый кусочек в центральную пасть на своем исполинском лице, но потом мешочек, в котором хранилась реликвия Барусса, выскользнул из разодранных штанов лже-араба и повис на веревке. Аль-Гассур заметил это и, выкрикнув имя капитана, толкнул мешочек в одну из пастей. Челюсти, державшие его ногу, удивленно разжались, и попрошайка упал на песок.
Ведьмин зверь завыл прямо в лицо Аль-Гассуру, десятки пастей изрыгнули на него запах самой его смерти. Попрошайка увидел, как бутылочка вывалилась из разорванного мешка, и крошечный фиал с сердцем его брата вспыхнул бледно-желтым светом, когда стекло разбилось в острых зубах на руке Бреннена. Аль-Гассур прикрыл глаза и не увидел, что петля с горлышка бутылки скользнула по крупному клыку, и шнур врезался в десну, пока чудовище пережевывало стекло и мерцающую реликвию.
Как существуют темные создания, что странствуют по океанским безднам аки посуху, так есть и жуткие твари, что тралят небеса, словно море. Освобождение артефакта из стеклянной темницы привлекло внимание одной из таких тварей, которая в иных обстоятельствах и не заметила бы его с такого расстояния. С божественной скоростью она пикировала с небес, преследуя сверкающую добычу, которой алчут все силы зла. Прежде чем Бреннен успел проглотить обжигающую реликвию, тень, которую даже луна побоялась осветить, подхватила его с легкостью, с которой сокол хватает грызуна. Аль-Гассура окатило кровью, он открыл глаза и увидел, что чудовище исчезло. Но прежде чем первый слог благодарственной молитвы покинул его легкие, моток веревки, которую лжеараб прикрепил к бутылочке, а другим концом – к бедру, вырвался из мешка. Связующая Аль-Гассура и Бреннена веревка натянулась, и попрошайка взмыл в небо. Больше Гроссбарты о нем никогда не слышали.
Прожорливые ноги и правая рука Магнуса разорвали еще двоих узников, но крысомордая левая, не отвлекаясь, пыталась загрызть Гегеля. Монстр восстановил равновесие и теперь напирал: крысиные зубы вцепились в левую руку Гегеля и отдернулись с двумя внешними пальцами и мечом. Гроссбарт в свой черед вогнал кирку в черную морду, но чудище потянуло руку назад, и Гегель выпустил оружие, чтобы его не подтащило ближе к жуткой громадине.
Выхватив лом, он ткнул им в сравнительно обычную, хоть и здоровенную руку, которая целилась ему в лицо. А потом вернулась вторая рука, которая огрела его крысиной головой, будто дубиной. Гегель растянулся на земле от силы удара, но успел откатиться от зубастых ног. Он заметил рядом на земле булаву Манфрида и схватил ее, но это позволило трехглазому чудищу полностью сосредоточиться на нем, забыв от ярости о всех прочих жертвах.
Пробитая киркой крысорука истекала кровью, которая сочилась между защемленных челюстей, но вот они вновь распахнулись, чтобы разодрать беззащитную спину Гегеля. Манфрид взмахнул топором над головой лежащего брата: в стороны полетели крысиные зубы, и лезвие отсекло нижнюю челюсть. Все рты Магнуса зашлись криком, и он бросился на братьев сверху, чтобы раздавить и разгрызть их непокорные кости. Родриго схватил Гегеля, Рафаэль – Манфрида, и оба резко потянули Гроссбартов в разные стороны. Монстр обрушился на пустую землю, а оба врага отлетели так, что едва достанешь.
Пасть на левом локте Магнуса впилась в ногу Родриго и вырвала здоровый кусок мяса. Если бы Рафаэль не потерял уже кисть левой руки, она бы сейчас сгинула в громадной пасти, которая лишь задела его забинтованную культю. Костистое лицо Магнуса повернулось к Манфриду и Рафаэлю: бесформенные ноздри раздувались, пара глаз сверкала черным, а третий глаз – желтым. Два оставшихся узника – закоренелый убийца, который лишь сегодня вечером выяснил, что ищут на его родине Гроссбарты, и молодой аристократ, который никогда не наносил вреда врагу, разом ударили своими клинками по щиколоткам Магнуса. Зубы щелкнули на стопах монстра, когда тот попытался выправиться, а потом ноги толщиной в древесные стволы принялись лупить воздух, а узники продолжали их кромсать.
Четверо возле головы и руки Магнуса поднялись на ноги, но лишь для того, чтобы снова броситься в бой. Вопли ярости сменились воем и стоном, когда меч, топор и булава обрушились на все его конечности. Стопа отыскала грудь аристократа, но последним своим ударом он сумел отсечь лапу, а затем повалился навзничь, ибо клыки на отрубленной ноге продолжали вгрызаться в его тело. В другой ноге с треском разорвались сухожилия – более опытный узник ловко уклонялся от ударов, продолжая рубить чудовище. Измочаленная крысиная голова превратилась в кровавое месиво под булавой Гегеля, а потом и вовсе отвалилась, благодаря усилиям Родриго; правая рука Магнуса оторвалась в локте под натиском Рафаэля и Манфрида.
Раскачиваясь из стороны в сторону в лунном свете, Генрих вновь и вновь выкрикивал имя своего сына, но тот сгинул, похищенный тварью, еще более жуткой, чем он сам. Пошатываясь, крестьянин двинулся к Гроссбартам и их последователям, воздел свою плеть и разрыдался от горя – впервые с того часа, как отрекся от всего человеческого. Бедняжка Магнус кричал, а эти ублюдки расчленяли его заживо. Ребенок откатился к одной группе, только чтобы другая набросилась на его беззащитный торс.
Разобравшись с рукой, Манфрид протолкнулся ближе, чтобы раскроить голову монстру, когда шипастая плеть обвилась вокруг его лица и отдернула Гроссбарта от зверя. Вонь Генриха ослепила их, когда тот наотмашь хлестнул Рафаэля, но потом они оба переключили внимание на одержимого крестьянина. Генрих упал на руки своих послушников, когда топор Манфрида врезался ему в плечо, а меч Рафаэля вспорол брюхо. Демониак хихикал, хотя черная слизь сочилась из его ран, а его враги вернулись к своему делу.
– Сжечь! – приказал Гегель двум узникам. – Маслом эту дрань полить!
– Помешайте им! – закричал Генрих Витторио и Паоло, которые до последнего момента держались позади.
Гегель заметил, что раны Магнуса затягиваются быстрее, чем они успевают наносить новые. Отрубленная крысиная рука растаяла в пузырящуюся жижу у них под ногами, а на культе быстро росла в тонкой плаценте новая. Египетский преступник помог аристократу отшвырнуть прочь заднюю лапу, прежде чем она догрызлась до сердца, но потом ступня обратилась прахом, а кривые когти выросли прямо из окровавленной лодыжки Магнуса. Молодой узник ошалел от ужаса, но убийца привел его в чувство пощечиной.
Поскольку они перестали рубить ему ноги, Магнус сумел отпрыгнуть от остальных четырех врагов, и новенькая крысиная голова громко запищала при рождении. Манфрид приметил что-то за клацающими челюстями центральной пасти на животе и рванулся вперед. Гегель и Рафаэль не отставали, а вот Родриго сдал, из раны на его ноге кровь хлестала, как вино из пробитого бурдюка. Кое-как перетянув бедро, юноша поднял свой арбалет и прицелился в лицо Магнусу.
