– Да черт тебя дери, Гегель! Ты уже утомил своими намеками. Мы чисты, так? Я считаю, что причина твоих волнений – твои же собственные извращенные мысли.
Приняв по ошибке молчание брата, который кое-что вспомнил и содрогнулся от воспоминания, за признание вины, Манфрид немного успокоился:
– В общем, мы ее осмотрим.
– Позже, когда у нас будет нормальное солнце, не такое слабое, – сказал Гегель, стряхивая с себя воспоминание о Николетте, как неприятные объятия пьяных родственников.
– Чем скорее, тем лучше.
– Я ничего не вижу.
– Их ведь можно нащупать, – возразил Манфрид, вытянув руки к Гегелю и шевеля грязными пальцами. Тот чуть не взорвался, но вовремя заметил лукавый огонек в глазах брата.
– А теперь кто извращенные мысли думает? – рассмеялся Гегель, и оба вернулись к арабским мечтам.
В конце концов проснулся священник, который уже позабыл о своей ране и потому вскрикнул, потянувшись за миской талой воды. После этого братья и Мартин не стали тратить время зря и приготовились выступать в путь.
– Пока не поехали, – сказал священнику Гегель, – у нас там кое-кого тоже надо осмотреть.
– В фургоне? – переспросил Мартин, протирая глаза.
– Если посмеешь, – сплюнул Манфрид, которого возмутило, что задание досталось не ему.
– Вы что, его до сих пор не осматривали?! – ахнул окончательно проснувшийся Мартин.
– Поскольку она не разговаривает – с нами, во всяком случае, – мы все ждали подходящего случая, – стыдливо объяснил Гегель.
– Она? О, понимаю, – сказал Мартин, с глаз которого наконец спала пелена. – Тогда я проведу осмотр. Если она поражена заразой, готовы ли мы совершить необходимое?
– Еще как, – ответил Гегель и посмотрел на брата.
– Да готовы, готовы, – проворчал Манфрид чуть менее решительно.
– Благослови Бог вас обоих, – сказал Мартин и вошел в фургон.
Женщина недовольно нахмурилась, глядя на Манфрида, когда священник задернул за собой полог, а затем некоторое время бормотал что-то, обращаясь к обитательнице фургона. Потом священник вылетел наружу – он побледнел, и его била крупная дрожь. Гегель положил руку на рукоять кирки, а Манфрид сразу потребовал ответа:
– Ну что?
– Вполне чисто, – облизнул губы Мартин.
– В каком смысле?
– Гладко. Ее, хм, подмышки в порядке, а другое…
– Другое?
– Другое я не видел. Но на ощупь…
– На ощупь!
– Да. На ощупь все в порядке. Разумеется, чтобы знать наверняка, мне нужно увидеть, но не думаю, что…
– Даже не думай!
– Манфрид! – пристыдил брата Гегель. – Не забывай, с кем разговариваешь. Все чисто, святой отец?
– Чисто, как вода в колодце, – ответил Мартин. Он уже овладел собой. – И гладко, как пух. Святой Рох благословил ее, как и нас.
– Ну, тогда поехали!
Гегель и Манфрид помогли священнику забраться на козлы.
– Я б тысячу святых убил за кусок мяса, – вздохнул Манфрид, вытаскивая из мешка сыр.
– Братец! – возмутился Гегель и бросил на него убийственный взгляд.
– Не нужно отступать от привычной манеры разговора из-за меня, – улыбнулся Мартин. – Я-то знаю различие между обиходным выражением и преднамеренным грехом.
– Видишь? – Манфрид откусил кусок, но заметил, что Мартин жадно косится на еду. – Хочешь попробовать?
– Был бы премного благодарен.
– Тогда бери, и еще хлеба в придачу.
Теперь уже Манфрид пронзил брата убийственным взглядом. Священник быстро разделался с едой, а когда они остановились через некоторое время, чтобы очистить дорогу, Манфрид неуклюже перелил немного пива в бутылку, и все выпили. Спутники окинули взглядом дорогу впереди: все те же безлюдные горы и чахлые, засыпанные снегом деревца.
– Дорогая моя лошадь пала недалеко отсюда, и я забрал от ее тела все, что мог унести, – сказал Мартин. – Быть может, волки оставили что-нибудь из того, чего унести я был не в силах.
– Не надейся, что пес человеку что-то оставит, – самодовольно поделился житейской мудростью Гегель.
– Что ж, братья. – Мартин повертел головой, поскольку оказался зажат на козлах между Гроссбартами. – Прошлой ночью я разделил с вами свое бремя, теперь, наверное, вам пора разделить свое?
– Да нет у нас бремени, – сказал Манфрид.
– Но у всех нас есть свое бремя. И по личному опыту скажу, что духовный груз нести куда тяжелее, чем тот, что взвален на смертную спину. Как вы оказались на дороге, где нашли меня? Куда направляетесь? Где уже были?
– Это больше дело Девы Марии, чем наше, и уж точно, чем твое, – бросил Манфрид и снова отхлебнул из бутылки.
– Ну, как хотите, – сдался Мартин. – Но, во имя своего спасения, расскажите мне, что произошло с тем чудовищем, которое вы, как сами сказали, убили.
– Да нечего особенно рассказывать, – пожал плечами Гегель, отбирая у брата бутылку. – Увидели демона, убили демона.
– Так просто?
– Даже проще, – фыркнул Манфрид, возвращая себе пиво.
– Расскажите. Прошу вас.
– Ну ладно, – сказал Гегель и вполне достоверно описал их приключения в Трусберге.
Манфрид вмешивался лишь там, где считал нужным умерить словоохотливость брата в вещах деликатных, вроде кладбищ и склепов.
– Невероятно. Но, говорите, вы руки наложили на демона?
– Ага, когда он лез в желудок к Эннио. Но выскользнул. – Гегель надеялся, что его неудачу разбирать подробно не будут. – Этот хер драный все время пытался нас облапать.
– Ножки у него оторвались, гноем нас измазали. Зато мы все, что смогли, сделали для этого несчастного чужеземца, – проворчал Манфрид, хмуро глядя на пустую бутылку.
– Позвольте взглянуть, – встревоженно сглотнул Мартин. – Позвольте осмотреть вашу кожу там, где она касалась его.
Братья одновременно пожали плечами и показали монаху ладони, обожженные гноем демона. Поначалу Мартин не хотел их трогать, но затем принялся тыкать пальцем и сдавливать, затем наклонился вперед и понюхал. Потом резко отшатнулся и замахал руками.
– Несмотря на зловоние, ладони ваши, похоже, не заражены, – прогундосил Мартин. – Только не ешьте и не пейте из ладоней, пока они не вернутся в норму.
– Это почему? – удивился Гегель, почесывая свой обожженный череп.
– Потому что их демон испачкал, тупица!
– Гм, да. Удивительное дело. Как я вам уже говорил, все, кто прежде касался этой твари, становились ей обителью, но вас двоих эта участь миновала. Вы молились святому Роху?
