В отличие от обычных снов эти кошмары не исчезали в миг пробуждения, а продолжали мучить днем и ночью, постепенно теряя силу, покуда их отсутствие не стало выводить троих путешественников из терпения хуже, чем прежде бесило их наличие. Остановив коней вечером третьего дня группового психоза, Гегель неуклюже спрыгнул с козел, затем его одновременно стошнило и пронесло, а Манфрид принялся разнуздывать коней – в первый раз за несколько суток. Несчастные животные отощали и покрылись волдырями, а выражение их огромных глаз вызвало у братьев новый приступ хихиканья. Мартин оставался на козлах, молился и плакал, пока Гроссбарты разводили огонь.
На следующее утро спутники заметили, что высоченные пики остались позади, они едут по более пологим склонам и, видимо, все-таки не погибнут в горах. Манфрид вновь выругал себя и проведал даму в фургоне, а та снова ему мило улыбнулась и похлопала ресницами. Затем он опять занялся лошадьми. В отличие от уныния и молчания прошлого дня, Мартин и Гроссбарты искренне радовались тяжкой дороге, резкому ветру и жидкой каше в желудках.
Ничто не могло подавить их восторг, когда они видели хоть что-то, кроме бесконечной череды заснеженных скал, окружавших путников уже много недель. Фургон катился теперь по лесистым долинам и мимо густых лугов, и, если бы путешественники были более легкомысленными, они наверняка начали бы распевать песни; но они заговорили о чести, вере и пророческом даре. Если бы Мартин сам не причастился хлеба, он бы принял Гроссбартов за отпетых еретиков.
– Другие доказательства? Какие еще доказательства тебе нужны? – вопрошал Гегель, пораженный тем, что его лицемерный братец сомневался в истине.
– Могло быть и что-то другое: дьявольщина или колдовство, – проворчал Манфрид, которому становилось очень не по себе от одной мысли, что его похотливые галлюцинации могут сбыться.
– Это и вправду возможно, – признал Мартин. – Отец Лжи мог послать нам такие видения именно для того, чтобы обмануть, убедить, будто нас коснулась божественная сила.
– Но даже он разве смог бы так искусно притворяться Девой Марией? – возмутился Гегель. – Я узрел Ее лик и услышал Ее наставление. Зачем Дьяволу принимать Ее облик, лишь чтобы сказать, что я хорошо Ей служу? Разве он не попытался бы сбить меня с пути?
– Ведовство может заставить человека видеть красоту там, где никакой красоты нет, – проговорил Манфрид, невольно сыпля соль на духовные раны брата.
– Но аргумент Гегеля веский, – настаивал Мартин. – Зачем Дьяволу помогать нам укрепиться в вере?
– Об этом я и говорил, – воспрянул Манфрид. – Не нужно задавать слишком много вопросов.
– Именно! Просто верь, ты сам всегда это повторяешь, братец.
– Ага, и верую в то, что все эти ужасы – лишь проявления злой воли, и ничего больше.
– Манфрид, если бы Господь желал, чтобы мы знали без вопрошания, веры вообще бы не было, – сказал Мартин.
– Священник…
– Лучше «отец Мартин».
– Мартин…
– Отец Мартин.
– Священник Мартин, – с раздражением продолжил Манфрид, – вопрошать можно и нужно, пока все видишь в перспективе. Нам ничего не светит в духовном смысле или ином оттого, что мы вообразим, будто нас благословили видениями с Небес.
– Это верно, – признался Мартин.
– Но, Манфрид, – нервно сказал Гегель, подергивая бороду. – Есть и другое, кхм, доказательство.
– Лучше не начинай говорить о том, о чем я подумал.
– Да, ты, наверное, прав, – согласился Гегель, который с облегчением решил это не обсуждать.
– Что такое? Ну же, Гегель, я – священник, не бойся высказать свои сокровенные мысли.
– Я… – начал Гегель.
– Не смей, – набычился Манфрид.
– Да в задницу это все! – взревел Гегель. – Он меня на костер не посадит за то, что я скажу правду о том, что с самого начала не моя вина.
– Кто его знает, – буркнул Манфрид, мрачно разглядывая священника.
– Ну же, ну же, – вмешался Мартин. – Думайте обо мне как об исповеднике, если того пожелаете.
– Нет уж, – опечалился Гегель. – Я ни в чем не каюсь, поскольку ничего дурного не сделал.
– Неужто вас совратили бегарды?! – ужаснулся Мартин.
– Никакие бастарды нас и пальцем не тронули! – заорал Манфрид и снова примерился, как бы сбросить монаха с фургона.
– Нет-нет! – воскликнул Мартин. – Группа еретиков, которые называют себя бегардами, распространяет такую ересь, будто все люди изначально пребывают в состоянии благодати, поэтому не нужны таинства и духовенство. Я подумал…
– Что мы такие дурни, что нас облапошили какие-то еретики? – перебил Манфрид, хотя, честно говоря, пока эти бегарды не казались такими уж злодеями.
– Что ты! – открестился Мартин. – К тому же они проповедуют бедность, так что, конечно…
– Конечно? – выдохнул Манфрид прямо в лицо Мартину.
– Конечно, – закончил Мартин, облизнув потрескавшиеся губы. – Конечно, мы можем забыть о моей ошибке и сосредоточиться на этом чудесном напитке?
– Конечно.
Манфрид снова занялся лошадьми.
Проехав еще лигу по безлюдной дороге, Гегель наконец сломался:
– А обязательно должен быть грех, чтобы исповедаться?
– Если боишься что-то открыть священнику, боишься признаться и Богу, а Он уже и так знает, поэтому грех один, что скроешь правду от меня, Его служителя, и я ничем не смогу тебе помочь, – объяснил Мартин.
– Хорошо он тебя уел, – Гегель хихикнул, глядя на помрачневшего Манфрида.
– Так что с тобой, Гегель? – спросил священник.
– Ага, что же с тобой? – не смолчал Манфрид.
– Я… ну, как сказать, – промямлил Гегель, нервно переводя взгляд с нетерпеливого священника на надувшегося брата, – иногда меня, вроде как, в дрожь бросает.
Манфрид фыркнул:
– Та́к ты это теперь называешь?
– А ты бы как назвал? – огрызнулся Гегель.
– Ведьмин глаз у него, – объяснил Манфрид. – Головой тронутый.
– Ничего подобного! – возмутился Гегель.
– Ведьмин глаз, Гегель? – переспросил Мартин, которому опять стало ужасно неуютно между двумя Гроссбартами.
– Это скорее, как бы сказать, вроде особого чувства. Когда что-то не лепится.
Гегелю слова не давались, точно нераскаявшемуся еретику, который пытался прочесть «Отче наш».
– Чувство, Гегель? – снова переспросил Мартин.
– Будто моя душа знает, что случится прежде, чем оно случается, а когда случается, моя душа всегда права.
– Ты имеешь в виду, что у тебя чрезвычайно развита интуиция? – уточнил Мартин. – А ты делал что-то, чтобы обрести эту способность?
