– Вот, берите. И оставьте нас в покое! – взмолился Чиприано.
– Дело в том, – объяснил Манфрид, – что этот бург нас продал. Подставил. Сдал разбойникам.
– Не по-христиански это, – добавил Гегель.
– Это не я! – прохрипел Чиприано.
– Ни туда ни сюда, – сказал Манфрид. – Ты же нам продал так называемый яд, небось хотел малость сам подзаработать, прежде чем папы загребут остальное?
– Что? Так называемый? Папы? Белладонна не сработала?
– Не знаю, не пробовал еще. Гегель!
– Готов, братец.
– Что вы хотите сделать? – ахнул Чиприано и чуть не сел, но вспомнил про клинок, застывший у него перед лицом.
– Проверочку, – ответил Манфрид. – Мы твоего пацана ягодами накормим, и, если он окочурится, значит, у нас все по-честному, а если нет, ты железа пожуешь.
– Что?! Умоляю, не надо! Прошу вас! Умоляю!
Чиприано в отчаянии перешел на свой родной язык, забыл про кинжал и вцепился в руку Манфрида. Его сын услышал, что говорит цирюльник, и начал всхлипывать, так что Гегелю пришлось дать ему еще один подзатыльник.
– Вот дерьмовина, – буркнул Гегель и сплюнул в шевелюру Паоло. – Думаю, они не врут.
– Я тоже, – вздохнул Манфрид. – Ни он сам, ни пацан на нас с ножом не полезли, как кровожадная женка старика Генриха. Выходит им милость. Хватит бабьи сопли разводить, цирюльник, вставай.
– Спасибо, – всхлипнул тот. – Мой мальчик – моя жизнь, спасибо.
– Черт, да мы ведь неплохие люди, – сказал Гегель, вытряхивая какие-то травы из мешочка и собирая в него раскатившиеся ягоды.
– А теперь – где то колечко, которое мы у тебя сменяли на марки? – уточнил Манфрид, не выпуская кинжал из рук.
Лекарь неуклюже отполз к очагу, приподнял камень и вытащил из тайника украшение. Тем временем Манфрид взял с соседней полки кошель с монетами, из которого Чиприано расплачивался с братьями за кольцо, и бросил в свой мешок. Затем Гроссбарты связали отца и сына спиной к спине на полу, при этом младший дрожал и с открытым ртом смотрел на братьев, а старший продолжал осыпать их благодарностями.
– С этого момента, – объявил Гегель, – Гроссбарты против тебя ничего не имеют. Сколько мы тебе должны за священника?
– А? – заморгал Чиприано, потом назвал небольшую сумму.
– Есть. А за ягодки?
Он назвал еще одну, несколько бо́льшую сумму.
– И опять есть. Заплати ему, Манфрид.
Манфрид извлек тот же кошель, который только что прикарманил, отсчитал монеты на стол и положил еще одну.
– Это за то, что не соврал нам. А это, – добавил он, встряхнув кошель, прежде чем высыпать все его содержимое на стол, – за то, что не будешь врать тем, кто придет потом, чтоб очернить имя Гроссбартов. Мы не воры и не убийцы, а добрые люди, с которыми плохо обошлись.
– Ты нам вчера заплатил за него, – проговорил Гегель, поднося кольцо к свету. – Честную цену или немного заниженную?
– Честную, – выдохнул Чиприано, который уже совсем не понимал, что происходит.
– Хорошо, – бросил Гегель и положил кольцо обратно в тайник под камень, пока Манфрид отсчитывал соответствующее количество монет и клал их обратно в кошель.
– Сегодня вечером лучше в чужие дела не лезь, – посоветовал цирюльнику Манфрид. – Лучше набрать несколько ведер для собственной крыши, чем чужими заниматься.
– Он это прямо говорит, – пояснил Гегель, забрасывая Мартина на плечо. – А если мы выясним потом, что ты враки распускаешь, или ягодки не сработают, можешь рассчитывать, что увидишь нас снова, причем раньше, чем чертей.
– Присматривай за отцом, – назидательно сказал Манфрид, легонько пиная ногой Паоло в подбородок. – Честного человека найти труднее, чем то, что у вас под камнем лежит.
Дородный ополченец даже не шевельнулся, чтобы открыть Гроссбартам ворота, когда они выезжали из города, поскольку был поглощен разговором с крестьянином из трактира. Братья остановили фургон недалеко от городка, затем отвели его в густые заросли за холмом, где привязали коней к старому пню, а сами крадучись двинулись обратно в сгущающихся сумерках. Обойдя стену, они подошли к месту за конюшней таверны, которое Манфрид пометил, засунув палку между досок, а там Гегель помог брату забраться наверх.
Мягко приземлившись в густую грязь в загоне для свиней, Манфрид быстро поднялся и перебросил веревку для брата. Гегель как раз выбрался на стену, когда кто-то подошел, освещая дорогу лучиной. Паренек успел заметить лишь проблеск седой бороды, прежде чем булава ее обладателя ударила его точно между глаз. Подхватив с земли шипящую лучину, Манфрид от души пнул ногой помощника конюха, а затем взял остатки масла и забрался за таверну.
Гегель бегом пересек рыночную площадь, и волосы на загривке подсказали ему, что его никто не заметил. В строениях у дома кузнеца света не было, что вполне устраивало остроглазого Гроссбарта. Не скупясь, он полил маслом деревянную дверь, а еще больше расплескал в конюшне. Он бы предпочел самолично разделаться с кузнецом, но тут ничего не поделаешь. Несколько минут он боролся с кремнем, вспотел, а солома никак не хотела заниматься. Но, когда она вспыхнула, огонь переметнулся на стены здания так быстро, что ему едва хватило времени метнуться на другую сторону улицы, прежде чем в доме поднялся крик.
Лучина заметно облегчила задачу Манфриду. Увидев в темноте ухмылку Гегеля, он поджег трактир. Тот разгорелся еще быстрее, и, прежде чем Гроссбарты перебрались в свиной загон, а потом через стену, весь город уже полнился воплями. Ослепленные пламенем Гроссбарты побежали, спотыкаясь и поскальзываясь всю дорогу до фургона. Мартин уже очнулся и вскрикнул, когда они вдруг возникли перед ним, и братья обрушились на него с упреками.
Некоторое время ушло на то, чтобы снова выбраться на дорогу в темноте, но, когда они обогнули холм, путь осветило зарево горящего городка. Мартин потряс головой, чтобы прочистить мозги, и с любопытством взглянул на братьев. Те ничего не сказали, но по их ухмылкам было легко прочесть мрачную историю. Голова у священника работала слишком плохо, чтобы осознать что-то, кроме того, что правая рука у него теперь болела больше, чем прежде левая, поэтому вместо ответов он попросил у братьев выпить. Манфрид поднес к губам священника бутылку шнапса и держал до тех пор, пока тот не поперхнулся и не забрызгал всех троих. Братья тоже приложились к бутылке, а фургон время от времени съезжал с дороги. В полночь спутники пересекли папский мост, провозглашая тост в память Его Святейшества Формоза.
XVI
Бездна всматривается
Всхлипывая и повизгивая от жалости к себе, чумной дух, которого братья выжгли из Эннио, расхаживал туда-сюда по крысиной норе. Грызун, которого он натянул, словно грязную власяницу, нервно сжимал и разжимал лапки. Провидение привело его призрачное тельце в крысу, которую демон тут же одержал, но огненное мучение слишком ослабило его, чтобы сразу попробовать войти в одного из Гроссбартов. Хуже того – гнусные братья почему-то оказались невосприимчивы к его чуме, а теперь они уехали, сбежали, не догонишь. Да и какой человек станет задерживаться в таком месте? Крысе немного осталось, а зима загнала в убежища всех прочих потенциальных носителей, если не считать нескольких блох, которые жили на этом грызуне, так что демон понимал: скоро он останется один, а затем… Об этом он даже не смел думать, только запищал от страха и ярости.
