Чтобы утешить обиженного Гегеля, Манфрид помог брату вытащить труп в кухню, а затем перехватил Родриго, который карабкался по лестнице из погреба. Он отвел потрясенного юношу обратно, вытащил из стойки бутылку и откупорил. Отхлебнув, Гроссбарт протянул ее Родриго и прихватил еще несколько. Выбравшись из погреба с добрым запасом спиртного и выйдя в привратный зал, Манфрид приметил араба, который ковылял по балкону в сторону покоев капитана.
– А ну, спускайся! – рявкнул он.
– О, досточтимый господин Манфрид! – воскликнул Аль-Гассур, оборачиваясь, и невидимая гримаса недовольства сменилась на его лице сияющей улыбкой. – Вот ты где! А я искал-искал, но лишь теперь обнаружил, что мы поменялись местами: ты оказался внизу, я – наверху!
– Грязный воришка, – буркнул Манфрид, стоя у подножия лестницы. – Что ты делаешь в доме?
– Тебя ищу, разумеется! Из конюшни узрел я события нынешнего утра, и, когда никто не призвал меня, решил, что следует предупредить своих господ о грядущей опасности.
– Какой такой опасности? – спросил Манфрид.
– Ну, той, что грозит всем нам. Дож ведь разгневался, а людей его взяли в заложники, и вот я подумал…
– Подумал, что твои драные наблюдения окажутся точнее моих?
– Нет, конечно, я лишь хотел…
– Прокрасться незаметно внутрь и стащить все, что плохо лежит, прежде чем сбежать от нас?
Аль-Гассур вполне убедительно рассмеялся и притворился, будто споткнулся, чтобы пригладить халат так, чтобы краденый серебряный подсвечник не слишком выпирал.
– Отныне будешь путаться под ногами до тех пор, пока я не прикажу исчезнуть, ясно?
– Да, господин Гроссбарт.
– Хорошо. Бери вино.
Манфрид сунул две бутылки под мышку руки с костылем и повел араба в столовую.
Через открытую дверь они увидели, что Барусс и шевалье Жан смеются так, будто они друзья неразлейвода. Французский рыцарь счел капитана наихудшим примером торгаша-нувориша, приправленного чудовищными манерами и доброй порцией безумия, а Барусс рассудил, что племянник виконта де Мо – изнеженный хлыщ, который не понимает, в какую беду попал. Это не помешало им поддерживать оживленную беседу, посвященную времени, которое шевалье Жан провел в плену в Англии после битвы при Пуатье
[33]. Наемники нервно кивнули Гроссбарту и арабу.
– Манфрид! – окликнул его Барусс. – Ты принес еще вина? Отлично! Родриго, похоже, переволновался, так что я отправил его отдохнуть.
– Риго тебе сказал, что случилось? – уточнил Манфрид и, когда капитан покачал головой, выхватил обе бутылки у Аль-Гассура.
Поставив одну перед капитаном и откупорив для себя другую, Манфрид отпил, затем сказал:
– Есть новости, может выйти осложнение.
– Какие новости? – помрачнев, спросил Барусс.
– Кардинал мертв, – сообщил Манфрид.
– Да, беда, – пожал плечами Барусс. – Ну, тут горю не поможешь.
– Я отправил Гегеля отнести его в сарай, а следом пустил Мартина в кардинальском облачении, так что ребята у ворот подумают, что он еще жив.
– Разумно, – согласился Барусс и внезапно поднялся. – Я разберусь с останками лучше, чем они, потом подам запоздавший завтрак хозяйке дома, а потом заберу вас с Гегелем, чтобы вы помогли мне закончить одно дело. Если, конечно, ты не откажешься развлекать шевалье Жана, пока я буду заниматься делами?
– Думаю, справлюсь, – вздохнул Манфрид, усаживаясь в кресло Барусса.
Как только капитан вышел за дверь, Манфрид отобрал бокал у возмущенного рыцаря и отдал его маячившему у него за плечом слуге.
– Вина хочешь, араб? – спросил Манфрид, глядя в глаза шевалье Жану.
Аль-Гассур поклонился и налил вина из бутылки Барусса. Он понял, какая идет игра, и ему хватило ума сохранять почтительное молчание. Поэтому араб просто причмокивал, и чем сильнее сходились брови рыцаря, тем шире становилась ухмылка Манфрида.
– Таких, как ты, я уже видал, – сообщил Гроссбарт, охлебнув вина. – Скачете туда-сюда, надутые да гордые. Видал, да.
Шевалье Жан не стал бы учить немецкий, даже представься ему такая возможность, поскольку полагал, что Священная Римская империя и ее гортанное наречие не заслуживают даже презрения благородного человека. Посему он лишь слегка улыбнулся в ответ на выходку неотесанного пейзаинна, за что тот выплеснул ему в лицо вино. Рука шевалье Жана метнулась к пустым ножнам; его щеки посерели, а голубые глаза грозили выскочить из орбит. Он сообщил Манфриду все, что о нем думал, начав по-французски, но затем переключившись на итальянский, чтобы поняли хотя бы арбалетчики и араб.
Аль-Гассур начал переводить, но в этот момент шевалье Жан побледнел еще больше, и его диатриба увяла. Манфрид одобрительно кивнул и поднялся. Шевалье Жан не отшатнулся, но наклонился ближе, чтобы принять удар, которого не последовало.
– Скажи ему, пусть доспехи снимет, – приказал Аль-Гассуру Манфрид.
– Скажи ему, что я не буду исполнять его приказы, но дождусь возвращения капитана, – перебил переводчика шевалье Жан.
– Прими мои извинения, о, драгоценный француз, – проговорил Аль-Гассур, слегка превышая свои полномочия, – но я полагаю, что мейстер Гроссбарт лишь ищет повода, чтобы тебя убить. Я бы на твоем месте исполнил его повеление, если не хочешь закончить, как кардинал.
– Кардинала Бунюэля убили? – ахнул шевалье Жан и сглотнул. – Они что, безумны?
– Совершенно. Ныне же поспешность может стать даже лучшим союзником, чем я…
Манфрид с трудом сдержался, чтобы не врезать арабу, поскольку в потоке невразумительных слов прозвучало имя «Бунюэль». Шевалье Жан встал и неохотно начал снимать доспехи, что без помощи оруженосца заняло довольно много времени. Манфрид вертелся вокруг, внимательно изучая, как крепятся друг к дружке разные части железного панциря.
Гегель хмурился, глядя на солнце, пристально рассматривающих его солдат, искаженное в смерти лицо Бунюэля и на Мартина. Бросив настоящего кардинала на солому, Гегель отобрал бутылку, которую зажал под мышкой новый кардинал, и занялся осмотром конюшни. Мартин вытер измазанные нечистотами руки о бок коня, на которого с ненавистью воззрился Гегель, провоцируя зверя сделать первый шаг. Конь моргнул, и он подавил в себе желание убить тварь на месте.
– Что это? – спросил Мартин, указывая на дверь.
– А?
Гегель посмотрел на махину, собранную в задней части сада. Основные опоры высотой почти доходили до крыши дома, а между ними подвесили мощный брус, один из концов которого привязали к чему-то за кустами. Гроссбарт понятия не имел, зачем могло пригодиться такое устройство, поэтому соврал Мартину:
