Потом вниз спустился Манфрид, а Гегель отправил Леоне, так чтобы матросы могли его подхватить и уложить на койку. Когда убедились, что Барусс жив, Рафаэль остался на палубе, чтобы связать его по рукам и ногам. Перевязывая окровавленное предплечье капитана, наемник поднял глаза и увидел на палубе Гроссбартов с бутылками под мышками. Братья подошли к Рафаэлю и сели на провисшие снасти между ним и Баруссом.
– Не слишком сильно затянул? – спросил Манфрид.
– Сильно-надежно, – ответил Рафаэль выразительно поглядывая на бутылку, из которой только что отхлебнул Гегель.
– Но не так сильно, чтобы ему стало хуже? – уточнил Манфрид.
– Моя собственная персона доскональный умелец повязать человека, – огрызнулся Рафаэль.
– Ты полегче, мальчик, – проворчал Гегель, протягивая ему бутылку.
– Моих благодарностей, – сказал Рафаэль и приложился к горлышку.
– Правильно его не резали, – проговорил Манфрид. – Не его это вина. А тварь, которая с ним это сделала, померла. Поэтому, как придет в себя, он будет здрав головою.
Манфрид не представлял, насколько ошибался в этом предположении. Они даже не делали вид, будто пытаются управлять кораблем: даже если бы «Поцелуй Горгоны» ходил кругами, Гроссбарты этого не узнали бы. Все трое тщательным образом напились до беспамятства, и Гегель сказал, что худшее впереди, потому что так ему чутье подсказывает. В этом смысле он обладал поистине пророческим даром.
XXIV
Казнь Гроссбартов
Аль-Гассур спал в углу, погруженный в видения, где он плыл по подземным океанам со своим новым братом и их безымянной женой. Они с Баруссом стали теперь даже более близки, чем кровные родичи, связанные друг с другом священным браком, как и со своей общей суженой. Ее песня навеки связала их троих, и в темнейших глубинах, укрытых сверху мирами верхних морей, а поверх них – мирами суши, чтобы их не достиг свет солнца и луны, Аль-Гассур понял, что обрел наконец дом, где его не будут судить лишь по внешности и одежде.
Крики вырвали Аль-Гассура из сновидений, и он перекатился на бок, давясь сонным смехом. Вчера, прижав ухо к двери, он узнал, что они задумали сделать там, на палубе, и полностью одобрил этот план. От шума и воплей очнулся и Родриго: у него мучительно гудела голова, все мышцы ныли от вынужденной позы, в которой он провел ночь по прихоти кулака шевалье Жана.
Кое-как поднявшись на ноги, Родриго потребовал отчета, что произошло прошлой ночью, но араб ответил вполне убедительным подражанием голосу покойного брата юноши и бывшего хозяина самого Аль-Гассура – Эннио. Когда Родриго двинулся к щуплому слуге, чтобы выбить из него правду, если придется, араб метнулся прочь. Крики наверху стали громче, Родриго не сдавался, но даже на одной ноге добыча все время от него ускользала.
– Их вешают! – взвизгнул наконец Аль-Гассур, пока они оба танцевали по крошечной комнатке. – Смерть Гроссбартам! Смерть!
– Что? – Родриго замер. – А что Барусс об этом думает?
– Он избит и связан! Эти ублюдки убили ее, теперь убьют его, а потом и меня!
– Гроссбарты?
Поскольку Родриго всю ночь провалялся в кубрике, ему, наверное, было простительно, что он не догадался, какие события произошли после его судьбоносной встречи с кулаком шевалье Жана.
– Смерть предателям! Справедливая кара за их преступленья! За Шестипалого Пьетро, зарезанного на улице! За моего брата Барусса и за нашу жену! Кара!
Аль-Гассур закрыл глаза, и Родриго подавил в себе желание ударить бывшего обитателя сарая в усадьбе Барусса.
– Закрой рот, а то пожалеешь, что Гроссбарты до тебя не добрались, – бросил Родриго и сплюнул, но драматически выйти после этих слов не получилось: дверь оказалась заперта с другой стороны. Юноша выхватил клинок, принялся сыпать проклятиями и рубить дверь.
Сны предупредили Гегеля о грядущей угрозе, но, когда он открыл глаза и рот, чтобы предостеречь брата, предатель Джузеппе уже накинул петлю ему на шею, а на крышке трюмного люка лежал покалеченный Леоне и целился из арбалета точно в лицо Гроссбарту. Шевалье Жан занес веревку над головой Манфрида, а тяжелая сабля Лючано щекотала тому живот. Братья обменялись взглядами, но не шевельнулись, поскольку разом поняли, что нервозность заговорщиков может закончиться для них фатально. Теперь, задним умом, Гроссбарты, конечно, решили, что так попасться – во сне, на открытой палубе – было довольно глупо и постыдно и, честно говоря, вполне предотвратимо.
Рядом с Баруссом лежал окровавленный и связанный Рафаэль. Заговорщики хотели переманить его на свою сторону, но их планы испортил праведный гнев шевалье Жана. Рыцарь настаивал, что этот человек будет хранить верность Гроссбартам, чтобы получить повод хорошенько его избить, а лучше и вовсе прикончить. Петли свисали с реев, но все были согласны, что сначала над братьями нужно поглумиться.
– Это что за вероломство? – возмутился Гегель.
– Ты – бунтовщик, и как капитан этого судна я обязан перед Богом и людьми вас повесить, – выдохнул Джузеппе в ухо Гегелю. – Я говорил Анджелино не браться за этот рейс. Если бы он послушал своего первого помощника, остался бы жив, а вы, псы, уже померли бы.
– Вот уж отблагодарили нас за то, что жизнь вам спасли, – протянул Манфрид.
Шевалье Жан обратился к Джузеппе по-итальянски, моряк перевел его слова на немецкий:
– Он хочет поблагодарить вас за то, что вы помяли его доспехи, и они теперь воняют как пейзанский понос.
Тем не менее рыцарь, разумеется, надел свои якобы помятые и вонючие латы, прежде чем попытаться повесить Гроссбартов. Он пнул ногой обрывок шкота, валявшийся у ног Лючано, и кивком указал на Манфрида. Четверо заговорщиков на некоторое время погрузились в короткий, но горячий спор о том, рискнуть и попытаться связать Гроссбартам руки или вздернуть как есть. В конце концов они решили, что если кто-то из братьев вывернется из петли, их всегда можно пристрелить или зарубить, и от дополнительного связывания отказались.
– Отрубим вам головы, чтобы поднести дожу и вернуться домой! – объявил Джузеппе. – Привезем еще и Барусса, и нас встретят как героев, да еще золото вашего дурня-капитана нам достанется.
– Готов, братец? – спросил Гегель по-гроссбартски.
Но прежде чем Манфрид успел ответить или что-то сделать, Джузеппе побежал прочь по палубе, и веревка вздернула Гегеля на ноги. Подпрыгивая на опухшей ноге, Гегель потянулся рукой к поясу, но все ножи пропали. Он заметил кусочек алого кушака, торчавший из-за мачты, и его уныние расцветилось ненавистью.
– Ах ты, сопливый пиздюк! – прохрипел Гегель. – Ты же с нами должен быть! Помогать биться с Ее врагами!
– Воля Марии исполнится, – ответил Мартин, покорно выходя из укрытия. – Мы – лишь орудия высшей воли.
– Будьте вы прокляты! – взревел Манфрид и саданул локтем шевалье Жана так, что боль от удара по нагруднику отозвалась в плече. – Вы все тут – драные еретики, вот вы кто!
