Приметив свою булаву на палубе, Манфрид ринулся к ней, а Рафаэль набросился на шевалье Жана. Оружие наемника отскочило от рыцарских лат, и француз ударил Рафаэля по голове навершием меча. Тот повалился к ногам рыцаря, который с размаху пнул поверженного противника ногой в живот. Шевалье Жан еще долго избивал бы своего прежнего сторожа, но заметил, как Манфрид бежит по палубе, и погнался за ним.
Джузеппе видел, что Гегель падает прямо на него, но не успел отодвинуться, прежде чем Гроссбарт приземлился. И, хотя душа Гегеля пребывала в тот миг в лоне Девы Марии, его тело совершило еще один смертный грех, когда своим весом вогнало голову Джузеппе под воду и раскроило ему череп о край золотого слитка. Трупы Джузеппе и морской твари смягчили падение Гегеля лучше, чем золото и вода помогли Леоне прошлой ночью. Когда холодная жидкость обволокла спину Гроссбарта, его легкие рефлекторно потянули в себя воздух, а могучие мускулы шеи сумели ослабить петлю. Омерзительная рыбья вонь убитого чудища, которую он вдохнул вместе с воздухом, заставила его закашляться, а желудок – судорожно сжаться. Гегель Гроссбарт снова вздохнул, но уже потому, что плотский мир так жестоко обошелся с его умиравшими чувствами.
Манфрид сжал в одной руке свою булаву, в другой – валявшуюся неподалеку кирку брата. Затем он повернулся к шевалье Жану, как раз когда рыцарь ударил мечом наотмашь. Клинок разлетелся на части от встречного удара булавы Манфрида, металлические осколки застучали по латному нагруднику и впились в кожу Гроссбарта. Тем же движением Манфрид вогнал кирку в промежность рыцарю, так что железное острие пробило рваную дыру в гульфике и в том, что он призван был защищать.
Оказавшись вплотную к противнику, Манфрид не мог уклониться от обломка меча шевалье Жана, который устремился к посиневшему горлу Гроссбарта. Однако рыцарь почему-то выпустил оружие и неуклюже отвесил ему пощечину, так что сломанный клинок рассек прежде целое ухо одного из братьев и улетел за борт. Удар Родриго не смог пробить толстый железный наруч, но его хватило, чтобы обезоружить шевалье Жана и еще сильнее разъярить Манфрида.
Онемение в паху рыцаря сменилось обжигающей болью, когда Манфрид рывком высвободил кирку. Прежде чем шевалье Жан успел совладать с ней, Гроссбарт и Родриго повалили его на палубу. Латы прогибались там, где на них приходились удары булавы, оставляя кровоподтеки на коже и внутренних органах под ней. Клинок Родриго отхватил рыцарю кончик носа, наружу хлынули кровь и слизь, лишив его даже подобия почетной смерти. Жан прикрыл изуродованное лицо руками и стал ждать удара, который прервал бы разом и жизнь, и унижение.
– Держи его здесь, но, если убьешь, тебе конец, – прорычал Манфрид Родриго и бросился прочь, чтобы найти брата.
Мартин увидел Манфрида, который бегал по палубе и звал брата, но не подал голоса, только съежился на верхушке мачты и стал молиться. Потом Манфрид увидел лежавшего в трюме брата: белое лицо, неподвижное тело. Хриплое дыхание Гегеля замедлилось до неприметного свиста, но Манфрид подхватил его, перебросил через плечо и потащил наверх, будто брат просто напился до бесчувствия. Вернувшись к шевалье Жану и почему-то рыдающему Родриго, Манфрид бросил Гегеля сверху на рыцаря.
Тот приземлился лицом к лицу с французом, и тот отнял руки от собственного изуродованного носа, чтобы столкнуть с себя Гроссбарта. Не обращая внимания на попытки шевалье Жана, Манфрид подтянул безвольное тело брата повыше, чтобы оно закрыло рыцарю рот, а в жалких остатках носа накопилось слишком много крови, чтобы дышать. Манфрид надавил на спину Гегелю и душил рыцаря, пока тот не прекратил извиваться. Потом Гроссбарт позволил французу сделать один отчаянный глоток воздуха, прежде чем вновь нажать на спину Гегелю.
Изрыгая одно проклятье за другим, Манфрид продолжал ритмично нажимать грудью Гегеля на голову рыцаря, пока этот процесс мучительно и постепенно не оторвал Гегеля от Ее лона и не бросил прямо в объятья француза. Руки Гегеля задрожали и метнулись к источнику боли в груди. Пресвятая Дева вернула то, что отняли люди, и, распахнув веки, Гегель Гроссбарт одним движением выдавил глаза Жану.
– Чудо, – прошептал Манфрид.
– Чудо, – ахнул Мартин.
– Хр-р-р, – пробулькал задыхающийся рыцарь, из глазниц которого теперь тоже сочилась кровь.
– У-ух, – простонал Гегель.
– Чертово чудо! – завопил Манфрид. – Слава Деве Марии!
– Слава, – выдавил из себя Гегель. – Нам.
– Давай снимем, – проговорил Манфрид. – Понимаю, что ты потрясен Ее вмешательством, Риго, но хватит жевать глазами сопли, помоги мне снять с него петлю.
Родриго подчинился, но теперь, когда бой завершился победой, его раны заболели так, что юноша едва стоял на ногах. Они прислонили Гегеля к бизань-мачте и приложили к его губам бутылку. На палубе лежали Рафаэль, Лючано и шевалье Жан; все были так избиты, что не могли пошевелиться, поэтому Мартин спустился, чтобы присоединиться к победителям. Но стоило ему подойти, как Манфрид вскочил, схватил кардинала за грудки и швырнул на доски между ног Гегеля.
– Хочешь, я его зарежу, или ты сам, когда отдохнешь? – заботливо спросил Манфрид.
– Умоляю! – пискнул Мартин.
– Ты принимаешь Ее? – прохрипел Гегель.
– Да!
– Принимаешь Ее чудо? – продолжил Гегель.
– Да!
– Я умер, – сказал Гегель и подмигнул брату. – Я видел Ее.
– Ты – мученик, – прошептал, склонив голову, Манфрид.
– Она вернула меня к жизни, – натужно выдохнул Гегель.
– Истинное чудо! – согласился перепуганный кардинал.
– Тогда грех твой отпущен, – сказал Гегель и прикрыл глаза, пытаясь вспомнить, что видел на том свете, но образы уже поблекли, как листва в воде. – То же с остальными, брат.
– Что? – Манфрид не мог поверить своим обрезанным ушам.
– Всякий, кто примет истину, спасется, – прохрипел Гегель. – Кроме чванливого француза и подлого Зеппе. Их уже не спасти.
– Даже во сне ты сразил Джузеппе! – поспешил возликовать Мартин и совершил тактическую ошибку – Манфрид оплеухой напомнил ему о божественной природе произошедшего.
– В смерти, – исправился Мартин, – даже в смерти ты сокрушил этого Иуду.
– Этого богача, – сказал Гегель, указывая на шевалье Жана, – выньте из доспехов и повесьте там, где он повесил меня.
К этому времени Родриго исчез, и Манфриду пришлось самому исполнять это задание. Он оставил брата пить с кардиналом и снял с француза помятые латы. Тот почти не сопротивлялся, поскольку был целиком поглощен своим изуродованным лицом.
Затем Манфрид занялся Рафаэлем и Лючано. Оба пришли в себя, когда Гроссбарт окатил их дождевой водой из палубной бочки, но лица у обоих распухли и кровоточили, так что он не мог их различить, пока Рафаэль не заговорил на своем ломаном немецком. Быстро очертив положение дел, Манфрид настоял, чтобы Рафаэль перевел его слова Лючано, который охотно принял божественное вмешательство и даже попытался поцеловать ноги Манфриду.
