– Здорово, Боря! – Я протянул здоровяку руку. – Рад тебя видеть, дружище! Вот, познакомься: поклонница твоего поэтического таланта – Светлана Алексеевна Сморкалова.
– Оч-чень приятно! – пророкотал Кариков.
Женщина церемонно кивнула будущему маршалу и лауреату и сказала даже как будто с некоторым испугом:
– Не ожидала, честное слово!
– Чего не ожидали? – оторопел Очкарик.
– Не ожидала, что в жизни вы такой… громадный! – объяснила Света. – На фотографиях вы выглядите… гораздо более…
– Маленьким? – съехидничал Батоныч.
– Нет, нормальным! – добавил я со смешком. – Я видел те фотки – он там на человека похож!
– Простите… Борис Ринатович, – смутилась Светлана, – неправильно выразилась. Просто я… не ожидала вас здесь встретить…
– И вы меня простите, Светлана Алексеевна, но… я вас не припоминаю! – почесав лоб над бровью, сказал Очкарик.
– Немудрено, Боря, она с тобой заочно знакома, как поклонница твоего таланта! – продолжал прикалываться Бат.
– Вы вообще о чем? – Кариков недоуменно обвел нас взглядом.
– Дело в том, что Светлана Алексеевна не местная! – усмехнулся генерал. – В смысле – не из этого времени! Она с Виталием Дмитричем сегодня утром к нам… «провалилась» из будущего!
– А там, в будущем, ты известен как поэт-песенник, автор сотни произведений! – добавил я.
– Поэт? – Кариков смущенно зарделся. – Я как-то… не ожидал… Неужели в будущем стали известны мои стихи? Рад, очень рад! – Тут он смолк, рдея еще пуще.
– Кончай ножкой шаркать, песенник ты наш, – ворчливо сказал Бат. – Небось все тексты у Высоцкого содрал? Или еще и Окуджаву окучил?
– Кого? – удивление Очкарика было искренним. – Первый раз слышу…
– Не знаешь Владимира Высоцкого и Булата Окуджаву? – в свою очередь, удивился генерал и повернулся ко мне: – Прикинь, Виталь, святые имена забывать стали!
– Володь, а ведь он может быть прав! – после небольшой паузы ответил я. – Он ведь с нами в крайнюю экспедицию тоже из СВОЕГО мира стартовал! В котором история после нашего памятного вмешательства по-другому пошла! Вполне может быть, что не было там никакого Высоцкого. Может, не родился, а может, бог таланта не дал.
– Как это – не родился? – оторопел Батоныч. – Ты думай, что говоришь! Он, насколько мне помнится, из довоенного поколения!
[17]
– Не помню, Володь! Да и не интересовался я этим! И музыкой ТОГО мира я тоже не интересовался, не до того было! Мы в такой дикой спешке готовились…
Неожиданно Светлана мелодично продекламировала:
Зачем, зачем веревочною лестницей в мое окно
Идет зима и накрывает снежной пеленою белое вино?
Вино озер… В них отражение весны!
– Хм… вот это точно не Высоцкий! – удивленно сказал Бат.
– И не Окуджава! – добавил я. – Светлана, неужели это…
– Это мои стихи! – тихо произнес Кариков.
– Да ты реально крут, мой юный друг! – Батоныч хлопнул Бориса по плечу здоровой рукой. – А еще Виталий Дмитрич сообщил, что после войны, которую ты закончишь полковником, ты сделаешь головокружительную карьеру – дослужишься до звания главный маршал и получишь Нобелевку по физике!
Мне казалось, что гуще покраснеть у Бориса уже не выйдет… Ан нет! Вышло! Лицо Карикова приобрело какой-то запредельно-пунцовый цвет, и мне даже показалось, что в полутемной палатке стало гораздо светлее.
– Ладно, Володя, хватит нашу будущую мега-звезду смущать!
– Да, ты прав, Виталь… – кивнул Батоныч, явно наслаждаясь смущенным видом своего молодого друга. – Не будем пока про будущее, давай про настоящее! Скажи мне, товарищ старший лейтенант, что за фигня творилась сегодня в эфире? Почему мои командиры не могли связаться между собой?
– Но ведь вы, товарищ генерал, всех слышали и всем могли команду дать! – вытянувшись по стойке «смирно», сказал Кариков.
– Я – да! Но почему на других частотах сплошной треск морзянки стоял? Комбаты почти не слышали командиров полков. Я уж молчу про ротных!
– Так, товарищ генерал, немцы ведь тоже не дураки и быстро перенимают передовой военный опыт! – скривился, словно куснул незрелый плод хурмы, наш будущий маршал войск связи. – Видят, что мы их забиваем, ну и кинули нам ответочку – чуть не сотня их радистов работали телеграфными ключами на наших частотах. Как мне сказали наши радиоразведчики – просто матерились открытым текстом, суки! А один, видимо самый умный, блин, какую-то поэму Хайнриха Хайне ключом долбил.
– Чью поэму? – переспросил Бат.
– Володь, Хайнрихом Хайне эти дикари называют Генриха Гейне! – усмехнувшись, пояснил я.
– Ладно, Борис Ринатович, считай: соскочил! – недовольно поджал губы генерал. – Что хочешь с немцами делай: хоть поэму Пушкина им ключом долби, хоть русским матом крой, но чтобы в следующий раз мои ребята могли спокойно между собой общаться, вплоть до рассказывания анекдотов!
– Хорошо, попробуем… – пожал плечами Кариков.
– Не слышу, товарищ старший лейтенант! – рявкнул Бат.
– Есть, товарищ генерал, все будет исполнено! – снова вытянулся во фрунт Очкарик.
– Ну вот… Совсем другое дело! – смягчился грозный комдив. – Давайте быстро по стопочке за новую встречу и новое знакомство пропустим! А то через полчаса командиры полков на разбор полетов явятся.
На столе зазуммерил телефон. Батоныч взял трубку.
– «Высокий» у аппарата!
– Добрый вечер, Владимир Петрович! – Голос говорившего доносился из динамика, словно из автомобильной колонки – громко и отчетливо. – Константинов
[18] вас беспокоит.
Батоныч как-то сразу подтянулся, выпрямился и, повернувшись к нам, прошептал одними губами:
– Сталин говорит!
Кариков и я тоже выпрямились, даже Светлана как-то внутренне подобралась.
– Здравия желаю, товарищ Константинов!
– Рад, что ви вижили, Владимир Петрович! Но мне доложили, что ви ранены?
– Пустяки, товарищ Константинов, просто царапина! Спасибо за беспокойство!
– Это вам спасибо, Владимир Петрович! Я знаю об успехе вашей… воинской части. Простите, что не могу поздравить по всей форме – меня предупредили, что по этой линии лучше не говорить лишнего. Потом по ВЧ подробно мне расскажете, что и как, хорошо?
– Хорошо, товарищ Константинов!
– А за свою… жизнь… – Сталин сделал паузу, – благодарите нашего общего товарища, Виталия Дмитрича…
