– А-а-а… – прохрипел гауптман.
Он даже с лица взбледнул, сука, так ему моя инфа «понравилась». И как таких нервных в диверсанты берут? Чтобы окончательно добить эту белогвардейскую мразь, я добавил невинным тоном:
– Первым командиром полка «Бранденбург» был майор Кевиш, затем майор фон Аулок. А с 30 ноября 1940-го подразделением командует подполковник Пауль Хелинг фон Ланценауер. А сказать, за что три месяца назад обер-лейтенант Зигфрид Граберт получил Рыцарский крест Железного креста?
Стоящий рядом ефрейтор, услышав и узнав знакомые имена, тоже занервничал и начал переминаться с ноги на ногу, посматривая то на нас, то на своего командира. Прямо как застоявшийся жеребец перед случкой.
– Мне добавить еще что-нибудь, господин Фогель? – елейным голоском буквально пропела Света. Вот ведь умница!
– Нет! Благодарю! Достаточно! – только секунд через двадцать сказал гауптман. И добавил по-немецки: – Берунге дих, Вилли, дас зинд унзере!
[39]
Ефрейтор перестал стучать копытами и снова встал неподвижно, словно манекен.
– Признаться, вы меня удивили! – тихо и задумчиво проговорил Фогель спустя пару минут. – Но… откуда?
– В управлении Абвера есть несколько наших агентов, Фогель!
– Что?! – вскинулся гауптман. – Как?.. Кто?.. Вы знаете, кто они?
– Увы, нет! Разве что могу намекнуть – слышал от начальства, что один из наших «кротов»
[40], завербованный еще в двадцатые годы, ныне занимает должность руководителя отдела «Зет»
[41], но фамилию его не упоминали. – Я как можно небрежней пожал плечами.
Снова наступило долгое молчание.
– Я даже боюсь представить, какой еще информацией вы обладаете! – тихо сказал Фогель-Птицын. – Теперь я понимаю, почему большевики так прикрывали ваше перемещение… И все же… Можете что-то сообщить о своей миссии?
– Вы кажетесь мне человеком чести, херр гаупт-ман! – откровенно соврал я. – Поэтому я немного приоткрою завесу секретности вокруг нашей совместной операции… Итак… Еще в ноябре 1939 года председатель Харбинского отделения РОВСа генерал-лейтенант Вержбицкий доложил председателю Дальневосточного (Девятого) отделения Союза генералу Дитерихсу о том, что…
Дальше я понес лютую пургу, искусно компилируя почерпнутые из Библиотеки сведения о деятельности РОВС, фрагменты читанных в юности шпионских романов и собственные фантазии «на тему». Получалось, что белоэмигранты с Дальнего Востока решили, что Сталин начал возрождение Российской империи и решили ему помочь техническими ресурсами и военными кадрами. В СССР были направлены инженеры для налаживания производства уникальных новинок, в частности бронетехники, и офицеры, способные обучить бойцов Красной Армии этим пользоваться. Среди этих людей были и мы с Батом. Уже минут через пять «развешивания на ушах лапши» Фогель-Птицын начал смотреть на меня глазами подыхающего от запора суслика, а через десять минут прервал мой монолог словами:
– Простите, князь, это совершенно не мой уровень компетенции! Всю эту ценную информацию вам необходимо передать подполковнику Ланценауеру. А лучше – непосредственно адмиралу Канарису! Я видел, что два месяца назад под Слуцком наделал один-единственный большевистский танк – вы ведь именно его имели в виду, упоминая «уникальные технические новинки»?
– В том числе и его, Фогель! – кивнул я, просто ликуя в душе. – Это же какую замечательную «дезу» мне удалось протолкнуть. Но тут же мне взгрустнулось – ведь после этого «вброса» надо было еще как-то выбраться из цепких лапок фашистского прихвостня.
– Господа, сейчас вас накормят и напоят! – обрадовал нас гауптман. – По всем вопросам обращайтесь к ефрейтору Кнааку, я сейчас его пришлю – он немного знает русский язык. Старина Вилли останется с вами, для вашей же безопасности. Вилли, ласс зи нихт рунтер!
[42]
– Не доверяете, Фогель? – усмехнулся я.
– Если вы, князь, дадите мне слово чести, что не будете пытаться сбежать…
– Даю слово чести! – покладисто сказал я.
– Хорошо! Вас пока не будут связывать! – мерз-ко хихикнул гад. – Я оставлю с вами всего двух человек – а они у меня в группе самые дисциплинированные. Ну, если вы понимаете, о чем я, князь…
– Не будут мстить за убитых товарищей и покушаться на честь Светланы Алексеевны? – предположил я.
– Именно, дорогой князь! – мило улыбнулся Фогель. – У вас будет два часа, чтобы отдохнуть и оправиться. Потом мы поменяем точку дислокации. А после наступления темноты попытаемся выбраться из города. Гефрайтер Кнаак, цу мир!
Подошел уже знакомый ефрейтор, приносивший Фогелю-Птицыну «трон». Тут я обратил внимание, что на нем висит мой пояс с пистолетом Ярыгина. Получив необходимые инструкции, Кнаак выдал нам из своих запасов по упаковке «Кнэкеброта» и ломтю сала в целлофановой упаковке. Не густо, блин! «Запивон» состоял из кружки воды, сильно пахнущей ржавчиной.
После «приема пищи» прошло всего полчаса от силы, а не обещанные два, но Кнаак и Вилли жестами заставили нас со Светой встать и погнали куда-то по подземному переходу, который, как мне показалось, уходил на глубину – вскоре ощутимо похолодало, а под ногами зачавкала грязь. В пляшущих лучах фонарей были видны мокрые, темно-красные, облезлые, какие-то неприятные на вид, словно освежеванные, кирпичные стены и довольно высокий сводчатый потолок. Светлана смотрела на все это с немалым удивлением. И это она – местный житель, что уж говорить обо мне!
Коридор привел нас в небольшой подвал жилого дома – он был завален сломанной мебелью и какими-то неопрятными тюками, от которых сильно несло прелостью. По деревянной лестнице с крутыми узкими и шатающимися ступенями мы вышли на свет, в запущенный садик, где полудикие яблони перепутались с гигантскими кустами сирени. Я и Светлана едва успели проморгаться после темноты и вдохнуть свежего, хотя и пахнущего гарью воздуха, как эти два чертовых балбеса-ефрейтора буквально вцепились в нас и потащили. Как выяснилось через пять минут – в очередной подвал. Затем эти подвалы и дворики стали меняться с калейдоскопической частотой.
В шестом или седьмом по счету подполье немцы наконец-то остановились. Вилли приспустил штаны
[43] и начал спокойно, никого не стесняясь, мочиться, даже в сторону не отошел, а Кнаак на ломаном русском велел нам садиться в углу, возле пролома в потолке, откуда падал столб бледного света и свисала изодранная ковровая дорожка.
