Прощелыга сам был не прочь повести Жанну под венец, однако он уже давно был скован цепями Гименея, а двоеженство в ту пору считалось тяжким преступлением, грозившим либо повешением, либо колесованием. Но отягощенный долгами и дурной репутацией Жан-Батист не желал упустить вознаграждение, полагавшееся ему за «лакомый кусочек», ясно осознавая, что его собственное появление при дворе невозможно. Посторонний же в качестве мужа для Жанны самолично воспользуется всеми выгодами своего положения. И тут его осенила гениальная мысль: в родном Левиньяке все еще влачил холостяцкое существование его младший брат Гийом, тридцати шести лет от роду. Еще в четырнадцать лет он вступил в армию и вел жизнь ничем не выдающегося вояки, невежественного, неотесанного, охочего до низменных удовольствий. В 1750 году судьба уготовила ему назначение на Антильские острова, где он в чине лейтенанта командовал отправленными туда воинскими частями. В Сан-Доминго офицер дослужился до капитанского чина, но заболел лихорадкой и был вынужден в 1758 году уволиться из армии. Гийому не оставалось ничего другого, как возвратиться в родные пенаты. В Левиньяке он вел унылое существование под крышей отчего дома, целыми днями охотясь с легавой собакой в полях, дабы добытая дичь смогла как-то разнообразить жалкое меню полунищей семьи. Неуклюжий, приземистый, плохого телосложения, ограниченный и готовый за деньги жениться хоть на скотнице, этот братец Прощелыги, тем не менее, не был чужд галантных приключений уровня, соответствовавшего ничтожности его доходов, и время от времени направлялся на их поиски в Тулузу.
Для него стало полной неожиданностью письмо брата, который срочно вызывал его в Париж «по делу, в котором на карте стояла его судьба». К письму прилагалась кругленькая сумма денег. Гийом был обязан привезти с собой доверенность от мадам Дюбарри-матери, здоровье которой не позволяло ей пускаться в столь дальний путь. Старушка оформила требуемую бумагу у нотариуса 15 июля 1768 года, доверяя «господину Грюэлю, торговцу с улицы Руль, полномочия дать согласие на заключение какого бы то ни было брака при условии, что оный получит брачное благословение в соответствии с церковными правилами». Престарелая дама осознавала, что этот супружеский союз, задуманный старшим сыном, сулил Гийому-неудачнику немалые выгоды.
Жан-Батист рьяно взялся за подготовку брачного контракта и всех документов, необходимых для венчания. Невзирая на то, что он давным-давно оставил адвокатскую практику, видно, основы крючкотворства были им усвоены весьма досконально. Контракт, несмотря на некоторые странные пункты, с правовой точки зрения составлен так, что придраться к нему трудно. В противоположность принятым в Париже обычаям, у супружеской четы не будет никакой общности имущества. Будущей жене надлежит единолично управлять имуществом, принадлежавшим ей или могущим принадлежать ей в будущем (!), как будто уже предусматривается быстрое приобретение состояния, совершенно не зависящее от действий мужа. Что еще более удивительно, невеста утверждает, что является собственницей драгоценностей и мебели на сумму более тридцати тысяч ливров (примерно ста тысяч нынешних евро), источником происхождения которых являются ее «заработки и сбережения», и это у девушки, предположительно не так давно покинувшей монастырь! Далее перечисляются колье из мелких бриллиантов, эгрет и пара бриллиантовых серег, несколько дюжин платьев и юбок из шелка, английские, брюссельские и валансьенские кружева, десяток шелковых дезабилье, двадцать четыре корсета, гобелены, восемь стульев, четыре кресла, занавеси и кровать с балдахином из зеленого дамаста. Один из пунктов еще более укрепляет подозрение в том, что речь идет о фиктивном браке, поскольку супруги как будто предполагают, еще прежде вступления в брак, никогда не жить вместе, и, что еще более удивительно, явственно предполагалось, что будущие дети могут быть не от мужа. «Девица, будущая супруга, одна несет ответственность за ведение хозяйства и все затраты на оное, а также за пищу и аренду помещения, которое они будут занимать, жалованье прислуги, столовое белье, домашнюю утварь, содержание экипажей, корм лошадям и все прочие иные расходы без исключения, как в отношении вышеуказанного господина ее супруга, так и детей, родившихся от данного брака, которых она должна будет растить и давать им образование за свой счет». Такое тщательное изложение всех пунктов свидетельствовало также о том, что, дав супруге свое имя, Гийом Дюбарри не собирался потратить на нее ни гроша. Контракт был составлен и подписан 23 июля 1768 года у парижского нотариуса Гарнье-Дешен, причем под ним стояли подписи брата Анжа Гомара де Вобернье, предполагаемого отца Жанны, выступавшего в роли ее дяди и названного «раздатчиком королевской милостыни», а также «высокого и могущественного сеньора графа Сере, сеньора и правителя Левиньяка», будущих супругов и четы Рансон, именуемых не менее как господин и госпожа де Монтрабе. По легенде, когда нотариус, согласно обычаю, решил воспользоваться своим правом поцеловать невесту, Гийом Дюбарри громогласно провозгласил:
– Целуйте, господин нотариус, но помните, что сия любезность обернется ревностью короля!
Оглашение о предстоящем бракосочетании было сделано в церкви Св. Лорана 24, 25 и 31 июля, однако сама церемония венчания состоялась лишь 1 сентября 1768 года.
Какова причина такой задержки? Она потребовалась Жан-Батисту Дюбарри для изготовления фальшивых документов, необходимых для венчания и подделанных таким образом, чтобы, буде кто попытается оспорить заключение этого брака, у него не оказалось бы на то никаких оснований.
Во-первых, было предъявлено свидетельство о рождении Жанны, где она была названа Жанной Гомар де Вобернье, родившейся в 1746 году от брака Анны Бекю-Кантиньи с неким Жан-Жаком де Вобернье, личностью никогда не существовавшей. Далее прилагалось свидетельство о смерти Жан-Жака де Вобернье 14 сентября 1749 года, что позволяло обойтись без согласия отца на брак (для женщин тогда во Франции возраст совершеннолетия был установлен в 25 лет), ибо согласно вышеупомянутому липовому свидетельству она была несовершеннолетней. Конечно, здесь усматривался явный умысел, который нельзя было назвать преступным, поскольку он никому не вредил, но с точки зрения права обосновывал недействительность данного брака.
Венчание состоялось в 5 часов утра, на нем присутствовал и «дядя» новобрачной, Анж Гомар де Вобернье, облачившийся по такому случаю в нарядный коричневый костюм с позолоченными пуговицами. Тем же вечером Гийом, снабженный кругленькой суммой, укатил обратно в Тулузу, так что брак явно не был осуществлен согласно всем обычаям.
В последующие дни Жан-Батист срочно состряпал своей невестке фантастический герб: «на лазоревом поле золотой шеврон, на верху оного сидит сойка
[30] с буквою G над нею, по бокам две розы, в шевроне – серебряная вытянутая кисть правой руки». Это живописное изобретение украсило карету и портшез новоиспеченной графини, а также дало придворным острякам обильную пищу позубоскалить по поводу низкого происхождения предмета страстного увлечения короля. По возвращении в Версаль Людовик ХV решает поселить Жанну во дворце около себя. Ей были выделены апартаменты покойного камердинера Лебеля из шести комнат. Поскольку Жанна не была представлена ко двору и не могла появляться во дворце, ей нужно было общество, дабы она не слишком страдала от одиночества. Прощелыга прекрасно осознавал это и на другой же день после венчания занялся подбором окружения своей бывшей любовницы. Он подкупил нескольких слуг в Версале и возложил на одного из лакеев задачу извещать его о малейшем проявлении злонамеренных поползновений, проистекающих от окружения короля. Далее Жан-Батист приставил к Жанне свою сестру Франсуаз-Клэр, более известную под прозвищем Шон. К сожалению, сохранились лишь карикатуры на Шон, изображающие ее маленькой, горбатой и с невыразительным личиком. Однако по свидетельству современников, она обладала живым умом, тонким остроумием и умудрилась быстро приобрести изысканные манеры и непринужденность придворной дамы Версаля.
