– Ха-ха! – Урага разражается взрывом насмешливого хохота, в котором угадывается нотка ненависти. – Это мы еще посмотрим. Может статься, сеньорита не отметет мои условия так бездумно, как вы. Женщины не так уж глупы, они наделены острым пониманием собственной выгоды. Ваша сестра способна лучше оценить щедрое предложение, которое я намерен ей сделать. Если же нет, то да смилуется небо над ней и над вами! Сеньорита лишится брата. Адьос, дон Валериан, я собираюсь обратить свои речи к ушам более благосклонным. И надейтесь, нет, молитесь, чтобы они нашли отклик.
С этими словами Урага поворачивается на каблуках и стремительно удаляется, оставив пленника лежать со связанными руками и сердцем, готовым выпрыгнуть из груди.
Глава 67. Жестокое испытание сестры
Шатер, занимаемый Аделой Мирандой и служанкой, не виден с места, где лежит связанный брат. Его загораживает другая палатка, а также заросли кустарника. Но из недавнего разговора дон Валериан понимает, куда направляется Урага, и каково его намерение. Раздосадованный отказом брата и дошедший до степени безрассудства, негодяй собирается потребовать ответа от сестры, напрямую и немедленно.
Практически без церемоний входит он в шатер, а едва оказавшись внутри, обращает к Кончите просьбу, а точнее приказ, удалиться. Урага делает это с тем остатком любезности, на какую способен в своем возбужденном состоянии, и объясняет свое поведение необходимостью сообщить сеньорите нечто, что, как он уверен, она предпочтет услышать без свидетелей.
Вырванная из своего отчаяния, юная девушка поднимает взгляд. В ее больших округлых глазах читаются удивление, гнев, мрачное предчувствие, страх. Метиска смотрит на госпожу, ожидая указаний. Так колеблется, но только мгновение. Нет смысла отказывать человеку, который имеет полную власть принудить их, и поведение которого свидетельствует о готовности прибегнуть к силе.
– Можешь идти, Кончита, – говорит хозяйка. – Я позову тебя, когда понадобишься.
Девушка с видимой неохотой уходит, но останавливается недалеко от палатки.
– Итак, дон Хиль Урага, – произносит дама, оставшись наедине с нежеланным посетителем. – Что хотели вы мне сказать такого, о чем никому нельзя слышать?
– Ну же, сеньорита, не начинайте так строго! Я пришел как друг, хоть какое-то время мог представать пред вами в обличье врага. Надеюсь, однако, вы поверите в мои добрые намерения. Убежден, так оно и будет, стоит вам узнать, в каком ужасном положении я оказался. Меня огорчает, что мои приказы предписывают столь суровое обращение с двумя пленниками. Но я лишен выбора – такова воля начальства.
– Сеньор, то же самое вы говорили и раньше, – возражает девушка, окинув собеседника презрительным взглядом. – Мне думалось, вы собирались сообщить что-то новенькое.
– Так и есть, сеньорита! Нечто столь неприятное, что мне трудно говорить, так боюсь я ужасно огорчить вас.
– Не бойтесь. После пережитого недавно я стала не такой чувствительной.
Вопреки врожденной храбрости и стремлению казаться спокойной, Адела трепещет, дрожит и ее голос. Она читает в лице мексиканца нечто, что будит тревожные предчувствия, предвещает ужас. Неизвестность невыносима, и, голосом окрепшим и вызывающим, молодая дама требует сообщить обещанные сведения.
– Донья Адела Миранда, – начинает Урага мрачно и размеренно, как доктор, оглашающий пациенту смертельный диагноз. – Мой долг повелевал мне арестовать вашего брата – долг тяжкий, как я уже упоминал. Но уже исполненная часть ничто в сравнении с тем, что требуется от меня далее. Вы говорите, что готовы к удару. То, что я собираюсь сказать, как раз может стать таковым.
Девушка уже не пытается скрыть тревогу, она теперь явственно читается в ее больших пытливых глазах.
– Говорите! – Слова сами собой срываются с ее губ, подталкиваемые беспокойством.
– Вы скоро лишитесь брата!
– Что вы хотите сказать, сеньор?
– Менее чем через час дон Валериан умрет.
– Вы шутите, сударь. Ведь брат мой не болен, не ранен – с какой стати ему умирать?
Она говорит торопливо, и с недоверием глядит на Урагу, но ее бурно вздымающаяся и трепещущая грудь выдает, что на самом деле Адела верит полковнику.
– Дон Валериан не болен, и не получал никаких ран, – продолжает бесчувственный негодяй. – При всем том через час он умрет. Это решено.
– Madre de Dios! Вы насмехаетесь надо мной. Его смерть предрешена? Кем же?
– Не мной, уверяю вас. Военные власти страны выступали в качестве судьи, и приговор ему вынесен уже давно, как и дону Просперо. Чтобы привести его в исполнение, требовалось лишь схватить их. Эта неприятная обязанность была поручена мне. Данный мне приказ гласит, что обоих следует расстрелять сразу после поимки. Исключительно ради вас, сеньорита, я ослушался строжайшего распоряжения – это поступок, который может стоить мне офицерского чина. Да, донья Адела, ради вас.
Легенда нелепа, и вполне могла показаться собеседнице лживой, не знай та о многих подобных случаях в истории ее родной страны, «Cosas de Mexico». Кроме того, реальные события в их с братом жизни придают ей правдоподобия.
– Dios de mi alma!
[89] Неужели это так? – восклицает она в ужасе, поверив.
– Так.
– Полковник Урага, вы ведь не приведете этот ужасный приговор в исполнение? Это же не казнь, это расправа! Неужто вы запятнаете свою душу убийством?
– Я обязан повиноваться приказу.
– Бедный мой брат! Сжальтесь! Можете вы спасти его?
– Могу!
– И спасете, да?
– Да, спасу!
Пыл, с которым произнесены два этих слова, вызывают на ее лице румянец благодарности, Адела делает шаг вперед, словно собирается пожать полковнику руку. И она вполне могла это сделать, если бы выражение его лица не подсказало, что согласие еще не получено. Есть еще нечто, еще два слова. Вот они:
– При условии.
Эта фраза охлаждает огонь благодарности. Условия! Ей неизвестно, каковы могут быть эти условия, но зная характер Хиля Ураги, она вполне может предположить, что они будут суровы.
– Назовите их! – требует она. – Если это деньги, то я готова платить. Хотя имущество моего брата, как я слышала, отобрано, моего контрибуция не коснулась. У меня есть богатства: земли, дома. Заберите все, но сохраните Валериану жизнь.
– Вы можете сохранить ее, не истратив ни единого клако
[90]. Достаточно вам проявить милость.
– Что вы имеете в виду, сеньор?
– Чтобы объясниться, я использую образ, о котором уже упоминал. Голова вашего брата обречена. Но рука может спасти ее.
