Судя по количеству и размеру осколков, проводник приходит к выводу, что товарищ неплохо продвигается вперед. Сгорая от нетерпения сменить Фрэнка, он озвучивает свое намерение, но получает в ответ осторожный – вдруг какой-нибудь дикарь еще рыщет поблизости – отказ.
С добрый час приходится Уайлдеру ожидать внизу, то и дело бросая наверх нетерпеливые взгляды. Делает он это чисто механически, потому как разглядеть ничего не может. Но при этом в глазах его читается волнение, потому что успех затеи товарища до сих пор остается неопределенным. При наличии достаточных запасов еды и питья они могли бы со временем закончить начатое, но без припасов силы пленников будут постепенно иссякать, а затем…
Проводник стоит на балконе, погруженный в подобные мысли, когда оказывается выведен из этого состояния зрелищем, возникшим не под, но над его глазами, и заставившим издать радостное восклицание.
То образ лица его товарища, только и всего. Но значение этого факта огромно – ведь охотник не смог бы разглядеть лица без света. Свет просачивается в их каменный колодец, еще совсем недавно погруженный в непроницаемую тьму.
Это совсем слабое мерцание, просачивающееся через крошечную трещину под огромной глыбой, и черты лица Хэмерсли едва обрисовываются в нем, различимые еще хуже благодаря тонкой пелене дыма, все еще заполняющего шахту. И все-таки это свет, прекрасный, радостный свет – как луч маяка, замеченный мореходом среди опасностей объятого мраком штормового моря.
Хэмерсли еще ни словом не пояснил причин этого события. Он резко прекращает работу и отдыхает, явно наслаждаясь серебристым светом, так благодатно льющимся на его физиономию. Испытывает ли он удовольствие от встречи с тем, с чем еще совсем недавно отчаялся столкнуться – с белым днем? Одно ли это лишает его дара речи? Нет, есть что-то еще, и об этом Фрэнк сообщает товарищу, когда присоединяется к нему на балконе.
– Уолт, я пробился к солнечному свету, как видишь, но выяснил, что нам потребуется значительное время, чтобы проложить ход наружу. Мне удалось проделать дыру лишь среди веток, валун же выдается над краем, по меньшей мере, футов на пять, а порода оказалась тверже, чем я надеялся.
Эти слова не сильно радуют Уолта Уайлдера.
– Однако я заметил нечто, что способно сыграть нам на руку, а возможно и вовсе избавит нас от труда проходчиков, – продолжает Хэмерсли более обнадеживающим тоном. – Не знаю, прав ли я, но скоро мы это проверим.
– Что же вы заметили? – осведомляется Уайлдер.
– Как видите, в воздухе еще витает дым.
– Да, Фрэнк, глаза достаточно ясно говорят мне об этом – я их так тру, что едва из орбит не выдавил.
– Так вот, едва расчистив трещину, выводящую наружу, я подметил, что дым устремился в нее, словно подгоняемый парой мехов. Это говорит о сквозняке, а тот, в свою очередь, указывает на некое сквозное отверстие внизу, работающее, как вытяжка в трубе. Нам следует попробовать спуститься ниже и разведать, что это такое. Вдруг этот ход достаточно велик, чтобы позволить нам выбраться из нашей тюрьмы, не прорубаясь сквозь стену, что по моим прикидкам, займет у нас несколько дней. Надо рискнуть достичь дна.
Убеждать проводника не требуется, и вскоре оба, один за другим, уже начинают спуск. Тот оказывается не более затруднительным, чем прежде до балкона, поскольку ствол шахты сохраняет прежнюю ширину и характер. Но ближе к дну диаметр колодца резко увеличивается, а стенки приобретают отрицательный наклон. Беглецы оказываются перед дилеммой, поскольку достигли точки, когда спуститься ниже, не рискуя сорваться, нельзя. До дна может быть десять футов, а может и сто – в любом случае, угроза ужасна.
Лезший первым Уайлдер останавливается в раздумье. Отстегнув с пояса рог для пороха, он разжимает пальцы и прислушивается. Звука падения почти не было, но проводник все-таки улавливает, как рог шлепается на что-то мягкое. Это кусты, скинутые индейцами. Судя по всему, дно недалеко, да и полуобгоревшие ветки смягчат удар.
– Я рискну, – заявляет Уолт, и почти одновременно с этими словами слышится глухой шум от приземления его тяжелого тела на кучу ветвей.
– Можете прыгать без страха, Фрэнк, – сообщает проводник. – Тут футов шесть самое большее.
Хэмерсли повинуется, и вскоре оба уже стоят на дне трубы, или скорее очага, в котором еще тлеют остатки креазотового кустарника.
Глава 16. Наконец-то выбрались!
Очутившись на терра фирма
[23] и обретя простор, узники выбираются из кучи ветвей и камней, сброшенных индейцами, и принимаются искать выход. Коснувшись стены, они начинают продвигаться вдоль нее. Долго играть в жмурки не приходится – необходимость придерживаться опоры внезапно отпадает, как если бы повязку сняли с их глаз. Перемена объясняется светом, струящимся из боковой галереи, куда они и сворачивают. Поначалу свет кажется далеким и тусклым, но спустя короткое время становится ярким, как факел. Следуя по проходу, путники вскоре достигают отверстия неправильной округлой формы, размером с окно в монастырской аркаде. Оба сразу замечают, что отверстие достаточно велико, чтобы в него мог пролезть человек. И то, что в него проникают лучи солнца, а значит, до ночи еще далеко.
Все пожитки беглецы захватили с собой: ножи, револьверы, а также бережно сохраненное ружье Хэмерсли. Но выходить наружу они не спешат. Сложности это не представляет, поскольку под отверстием, на расстоянии буквально в три фута, начинается выступ, на котором можно встать. Сдерживает их опасение снова угодить в лапы безжалостных врагов.
То, что те еще на равнине, сомневаться не приходится. До американцев доносятся крики и улюлюканье, смешанные с взрывами демонического хохота. Как раз наступает время распития огненной воды и диких забав с кусками награбленной материи.
Выходить опасно, но оставаться внутри горы – еще опаснее. Дикари могут возобновить поиски и обнаружить другой вход в пещеру. В этом случае беглецам грозит угодить в осаду и пасть жертвами голода. Обоим не терпится уйти подальше от места, которое воспринимается ими как живая могила. Но и высунуться они не осмеливаются. Пока индейцы тут, отступать по прерии нельзя. Если только с наступлением ночи? Хэмерсли озвучивает эту мысль.
– Нет, – покачал головой Уолт. – Ночь тоже не спасет. Будет луна, а эти востроглазые инджуны никогда не спят все зараз. На таком песке они нас в лунном свете не хуже, чем днем, разглядят. Если уж ждать, то пока дикари совсем уберутся отсюда.
Произнося эти слова, Уайлдер стоит рядом с отверстием и осторожно выглядывает наружу. Вытянув шею, чтобы лучше видеть пространство внизу, проводник замечает некий предмет и издает удивленное восклицание.
– Будь я проклят! Да это же мой лоскут лежит на тех скалах!
Это тот самый красный шейный платок, с помощью которого он пытался направить преследователей по ложному следу.
– Именно там я его и оставил, – продолжает Уолт. – Узнаю то место. Выходит, это именно та расселина, по которой мы не пошли.
