– Еще нет! – восклицает кентуккиец, вскакивая на ноги. – Мы еще не побиты, полковник Миранда. Если все так, как вы говорите, я буду искать новой встречи с этим негодяем, с этим дьяволом. И не отступлюсь, пока не найду его. А уж потом…
– Вот еще один человек, который примет участие в поисках, – прерывает его экс-рейнджер, с удивительным проворством распрямляясь во весь свой исполинский рост. – Да, Фрэнк, ваш покорный слуга пойдет за вами хоть до самого сердца Мексики, до гор Монтизумы. Готов выступить сию же минуту.
– Если, полковник Миранда, ваше предположение подтвердится, и Хиль Урага действительно повинен в уничтожении моего каравана или просто послужил орудием в этом деле, – продолжает Хэмерсли, спокойствие которого разительно контрастирует с лихорадочным возбуждением, охватившим его товарища, – то я приму все меры к тому, чтобы правосудие свершилось.
– Правосудие?! – восклицает экс-рейнджер и презрительно мотает головой. – В этом деле требуется что-то посерьезнее. Вспомните о тринадцати ни в чем не повинных парнях, на которых напали исподтишка! Их перестреляли, перерезали, убили, с них сняли скальпы! Подумайте об этом и не говорите робко о правосудии. Лучше взывайте во весь голос к мести!
Глава 38. Страна Lex Talionis
[63]В течение четверти века, предшествующей присоединению Нью-Мексико к Соединенным Штатам, эта отдаленная провинция Мексиканской республики, как и прочие части этой страны, являлась сценой беспрестанных переворотов. Любой обиженный капитан, полковник или генерал, которому случалось оказаться во главе округа, имел наклонности диктатора, выпячивая себя таким образом, что военная юрисдикция и армейский устав становились единственным законом страны. Гражданские институты редко обладали более чем подобием власти, но даже тогда она самым возмутительным образом попиралась. Повсеместно, под предлогом патриотизма или долга, насаждался судебный произвол. Ни один мужчина, которому довелось навлечь на себя неудовольствие правящей военной верхушки, не мог чувствовать себя в безопасности. В равной степени не уважалась и честь женщины.
В северных провинциях республики эта безответственная власть солдатни была особенно деспотичной и несносной. Формированию и поддержанию ее способствовали два обстоятельства. Первым являлась постоянная череда революций, которые в этом краю, как и по всей стране, приняли хронический характер. Соперничество между партией священников и партией истинных патриотов, зародившееся с первых дней независимости Мексики, продолжается до наших дней – то одна сторона берет верх, то другая. Чудовищная узурпация Максимилиана, поддержанная Наполеоном Третьим и опирающаяся на солдата, которого мексиканцы прозвали «бандит Базен», состоялась исключительно благодаря церковной иерархии, тогда как существующим ныне республиканским правительством страна обязана патриотической партии – к счастью, одержавшей в тот раз верх
[64].
Невзирая на отдаленность от столицы, провинция Нью-Мексико постоянно следовала в русле политических потрясений, происходивших там. Когда в Мехико правила партия духовенства, ее сторонники занимали посты губернаторов окраинных штатов. Когда власть брали патриоты или либералы, роли менялись.
Достаточно сказать, что когда последние оказывались наверху, дела до поры шли неплохо. Коррупция если не искоренялась, до определенной степени сдерживалась, благонамеренная власть распространялась по землям. Но никогда это не продолжалось долго. Монархическая, диктаторская, имперская партия – как ее ни называй, она всегда оставалась партией церкви, а церковь владела тремя четвертями собственности как в городе, так и на селе. Эта сила опиралась на древние привилегии духовенства и поставила себе на службу могучую машину суеверий, которой искусно управляла, и потому неизменно оказывалась способна взять ситуацию под контроль. Поэтому ни правительство, ни тирания не могли сколько-нибудь долго выстоять против нее.
Тем не менее, свобода время от времени торжествовала, и духовенство сваливалось вниз. Но всегда могущественные и неизменно деятельные, священники вскоре издавали новый «grito» – призыв к революционному свержению правительства. Следовали кровавые сцены: виселицы, расстрелы, гарроты – все ужасы гражданской войны, вдохновляемой самым жестоким видом ненависти, религиозной. В такой неспокойной ситуации вполне естественно, что «militarios»
[65] должны чувствовать себя хозяевами положения и поступать соответственно.
В северных районах бесконтрольной их власти способствовала еще одна причина, и нигде не проявлялась она сильнее, чем в Нью-Мексико. Эта отдаленная провинция, лежащая подобно оазису посреди необитаемой глуши, была со всех сторон окружена племенами враждебных индейцев. На западе располагались навахо и апачи, на юге и востоке хозяйничали команчи и другие апачи, на севере – юты. Между ними рыскали и другие племена. Все они в тот или иной промежуток времени были более или менее недружественны – в один день заключали недолгий мир, скрепленный «конференцией» или договором, на следующий обвиняли белых в вероломстве, оставляя за своими воинами право снова вступить на тропу войны.
Естественно, подобное положение дел давало армии прекрасную возможность поддерживать свое господство над мирными гражданами. Войска представляли собой сброд, причем трусливый, как проявлялось в каждом столкновении с индейцами, но при этом солдаты хвастливо объявляли себя защитниками отечества, поскольку этот «титул» давал им видимость права грабить родину в свое удовольствие.
В годы, предшествовавшие американо-мексиканской войне, которая, как известно, закончилась присоединением Нью-Мексико к Соединенным Штатам, эти беспутные вояки находились в зените своего могущества. Их любимчик и заступник, генерал Санта-Анна, свершил очередной переворот, сделавший его абсолютным диктатором Мексики и вершителем судеб ее народа. Одновременно один из самых преданных его клевретов и успешных подражателей возглавил правительство провинции, облюбовав Санта-Фе в качестве столицы. То был Мануэль Армихо, характер которого любой, кому интересно узнать его, может постичь, читая документы того времени, особенно записки прерийных торговцев, известных как «купцы Санта-Фе». Оттуда можно почерпнуть, что Армихо был местечковым деспотом, повинным во всех мыслимых грехах против человечества. Он не только угнетал сограждан, игом солдатни, севшей им на шею под предлогом защиты страны от индейцев. На самом деле губернатор состоял с самими этими дикарями в тайном сговоре, и те помогали ему устранять неугодных! Армихо прибирал к рукам все, на что положит глаз, любыми средствами, от открытого грабежа до кражи, нередко сопровождая преступления убийством. Под стать тирану были и его слуги, каждый из которых получил в безраздельное господство город или округ. Все они подражали провинциальному вождю, а тот, в свою очередь, копировал своего великого патрона, с присущим диктатору шиком обосновавшегося в столице страны – дона Антонио Лопеса де Санта-Анну.
