– Удивится ли наш добрый друг Миранда, увидев нас на пороге своего хакаля в обществе наших пятидесяти парней? А старый доктор, дон Просперо? Я уже представляю себе его очумелый взгляд из-под этих здоровенных очков, которые он носит. Думаю, они и сейчас у него на носу, да только упадут, как только их хозяин увидит флюгера на наших пиках.
– Ха-ха-ха! Вот будет умора, полковник! Но как вы думаете, окажет Миранда сопротивление?
– Едва ли. А было бы здорово.
– Почему вы этого хотите?
– Глупый вопрос, адъютант! Вам следует поглубже вдыхать свежий, прохладный воздух этой горной равнины. Он прочищает мозги.
– Однако, мой коронель, вы первый человек, кого я знаю, кто высказывает пожелание, чтобы арестант оказал сопротивление. Каррамба, я этого не понимаю!
– Арестанты мне ни к чему, по крайней мере, дон Валериан Миранда. До старика доктора мне дела нет. Живой или мертвый, вреда от него немного. А вот Миранду я предпочел бы видеть трупом.
– Ага, теперь я, кажется, понимаю.
– Стоит ему оказать хоть малейшее сопротивление, хотя бы вскинуть руку, я обойдусь с ним, как подобает.
– Но с какой стати? Ведь вы же можете поступить с ним так, как сочтете нужным: как с беглецом, мятежником?
– Тут вы опять выказываете несообразительность. Толстый у вас череп, теньенте, и плохой из вас советчик в деле, требующем тонкого подхода. А это как раз такое, тут нужно действовать в высшей степени аккуратно.
– Почему это?
– По нескольким причинам. Припомните, Роблес, что на этот раз мы идем на дело не с Рогатой Ящерицей и его размалеванными грабителями. У наших парней есть глаза на лице и языки за зубами. Если мы позволим первым увидеть что-то лишнее, вторые способны принести нам немало вреда. Если мы застрелим или зарубим Миранду, не оказавшего сопротивления, может разразиться скандал, который мне нелегко будет замять. Волны разойдутся по всей стране и достигнут центрального правительства, а оттуда вернутся в Нью-Мексико с силой, которая сметет меня. Кстати, амиго мио, эта промашка способна нарушить мой замысел сразу в нескольких аспектах, особенно в том, что касается ниньи и остальных, коих слишком много, чтобы перечислять. Разумеется, я убью его, если получу хоть малейший повод. Но если Миранда не станет драться, нам придется взять его живым, как и его гостей. Поэтому я и надеюсь на сопротивление.
– Думаю, ваши надежды оправдаются. Те двое американос – не из тех, кто покорно поднимает руки. Вспомните, как они сражались во время нападения на их караван, и как улизнули от нас позже. Это лихая парочка, которая едва ли окажет нам ласковый прием.
– И чем грубее будет прием, тем лучше. Именно этого я и хочу – все наши проблемы решатся разом. В противном случае, мне придется вносить в план поправки.
– Какие, полковник?
– Не сейчас. Я все расскажу тебе в свое время. Сначала давайте займемся тем, что ждет нас в ближайшем будущем. Если все получится, мы вернемся этой же дорогой вместе с женщинами в качестве пленниц. Если не повезет, с нами будут и мужчины, четверо. Большего пока вам знать не следует. Ни один из этих четверых не должен доехать до тюрьмы в Альбукерке.
– Вы собираетесь переправить их в другую тюрьму?
– Вот именно.
– Какую же?
– Темницу, из которой не существует способа сбежать. Стоит мне говорить, как она называется?
– Нет. Под ваше описание подходит только одна тюрьма – могила.
На этой произнесенной вполголоса фразе диалог подходит к концу. Негодяи скачут во главе своего отряда, далеко растянувшегося на марше. Звенья его напоминают позвоночник какой-то сверкающей змеи, подползающей к жертве, а двое впереди вполне способны сойти за пару торчащих ядовитых клыков.
Глава 47. Приближающееся облако
Расставание влюбленных, чувство которых глубоко искренне, всегда болезненно. Фрэнк Хэмерсли, прощаясь с Аделой Мирандой, ощущает то же, что Уолт Уайлдер, покидающий Кончиту. Возможно, существует некоторая разница в степени, градусе обуревающей соответствующую пару страсти, быть может, и в ее характере. Но суть одна. Обе страдают при мысли о расставании. Чувство это острое, и становится все острее при мысли о будущем, обещающем что угодно, кроме радости. Облака затянули небо – велик шанс, что влюбленным никогда не свидеться снова. Неудивительно, что они оборачиваются к Дель-Норте с полным печали взором и тяжестью на душе. Люди не с таким преданным сердцем, менее отзывчивые к зову гуманности, могли дрогнуть и остаться, снова предавшись столь милым пустякам, столь приятным удовольствиям. Но молодой кентуккиец и его старший товарищ из Техаса не из таких. Хотя в их сердцах поселилась любовь, у каждого остался уголок для чувств почти столь же сильных, и наверное, более чистых. Кровь убиенных товарищей взывает из могилы, из песка, в который она впиталась. Живые не обретут мира, если не откликнутся на этот зов, и по сравнению с ним даже любовь обязана подождать. Чтобы найти правосудие, им следует отправиться в поселения на Дель-Норте – визит, не обещающий успеха, сулящий скорее неудачу, а вероятно, даже заточение. Последнее никого не удивит: то будут не первые американцы, которых без вины упрячут в нью-мексиканскую calabozo
[76] и на многие годы оставят гнить в ней без суда.
В очередной раз Миранда расписывает им опасности предприятия, которое они затеяли. Американцев это не останавливает.
– Не важно, – звучит безрассудный ответ. – Что бы нам ни грозило, мы едем. Это наш долг.
Время выступать, осталось обменяться нежными словами прощания с теми, кто остается – и двое из последних в слезах.
Верный своему слову, Миранда выделяет странникам двух мулов, на которых они и садятся. Помимо этого, полковник обеспечивает их одеждой из своего гардероба – это национальные костюмы, в которых американцы смогут ехать, не привлекая к себе внимания.
Они трогаются на рассвете, и еще ранним утром выбираются через впадину между холмами-близнецами на верхнюю равнину. Полковник Миранда, как и дон Просперо, сопровождают их. В этом месте происходит расставание: изгнанники возвращаются на ранчо, а путешественники пускаются в путь по безлесной шири, уходящей вперед, насколько хватает глаз.
В их распоряжении нет ни единого ориентира, ни скалы, ни деревца – только небо без облаков, и солнце, пылающее, как огненная сфера. Опытным обитателям прерий этого достаточно, чтобы определить любую сторону света, а их интересует лишь одна. Им предстоит следовать строго на запад до реки Пекос. Затем они пойдут вдоль берега до ближайшего брода, а потом снова повернут к западу, и через Сьерру доберутся до Санта-Фе.
Оставляя солнце с левой стороны, американцы едут почти до полудня, и тут их внимание привлекает какой-то темный объект, расположенный справа. Удивления он не вызывает, потому как им прекрасно известно, что это – роща. Они знают, что состоит она из дуба, называемого мэрилендским. Вопреки невысокому росту, мэрилендский дуб раскидист и дает хорошую тень. Хотя солнце и не достигло еще зенита, лучи его уже раскалены и обрушиваются на поверхность иссушенной равнины с испепеляющей силой.
