– Ему не повредит, – успокоил ее Роберт. – Это очень слабое искупление за те страдания, которые он причинил другим. Да и потом, ведь он увидит то, к чему так пламенно стремился.
Джейкоба подвели к подножию Распятия; тут Мейера, казалось, охватил приступ лихорадки. Потом его протолкнули в проход под отодвинутой плитой и повели вниз по ступеням. Так они дошли до сокровищницы.
– Вот, смотрите, – сказал Роберт и, вытащив свой охотничий нож, взрезал один из кожаных мешков. Оттуда мгновенно хлынул целый поток слитков и самородков. – Ну что, лгун ли я? – спросил он Джейкоба.
При виде всех этих богатств страх, казалось, оставил Мейера. В его взгляде засветилась хитрость.
– Какое великолепие! – вскричал он. – Ведь это превосходит все то, о чем я мечтал; да тут горы золота! Я просто стану царем! Нет, нет, все это сон – как и все остальное. Я никак не могу этому поверить. Развяжите мне руки, чтобы я мог потрогать его и убедиться, что это не сон.
– Развяжите его, – сказал Роберт, вынимая в то же время револьвер и наставляя его дуло на Джейкоба, – не бойтесь, он не может быть опасен для нас.
Кафры повиновались. Почувствовав себя свободным, Джейкоб бросился к распоротому мешку и погрузил свои руки в золото.
– Это не сон, не сон! – закричал он, зарывая руки в слитки. – Золото, золото. Сотни тысяч фунтов золота. Давайте делиться, молодой человек. Я не стану вас убивать, как собирался. Берите себе девушку, а мне уступите все золото, – предложил он, перебирая слитки жадными руками.
И в полном упоении, обезумев от восторга, он начал осыпать золотыми блестками свою голову и тело.
– Новый вариант мифа о Данае
[32], – начал было Роберт саркастическим тоном и вдруг остановился, потому что лицо Джейкоба внезапно изменилось, изменилось страшно. Оно покрылось землисто-серой бледностью, глаза выкатились. Он свалился бы в открытый люк, если бы один из кафров не оттолкнул его в сторону. Мейер протянул руки, точно отпихивая от себя что-то, и весь задрожал; казалось, даже волосы у него на голове приподнялись. Он отступил к отдаленной стене и там замер. Его губы быстро-быстро зашевелились, но – и в этом заключалось самое страшное из происходившего – из них не вырвалось ни звука. Вдруг его глаза закатились так, что остались видны только белки, все лицо покрылось потом, точно облитое водой, и, не проронив ни единого звука, он грохнулся ничком и замер.
Вся эта сцена была столь ужасна, что оба кафра с воем вылетели из сокровищницы и пустились бежать вверх по лестнице. Роберт бросился к Мейеру, перевернул его на спину, положил руку ему на грудь и приподнял веки.
– Мертв, – сказал он. – Голод, переутомление мозга, сердце – все вместе убило его.
– Может быть, и так, – чуть слышно произнесла Бенита и тоже повернулась и поспешила оставить сокровищницу.
* * *
Прошла еще неделя. Фургоны были нагружены такими ценностями, какие не часто перевозятся в простых повозках. В одной из них, на настоящем золотом ложе, спал еще очень слабый и больной Клиффорд. Впрочем, старику уже стало лучше, и можно было надеяться на выздоровление, хотя бы временное. Путешественники надеялись тронуться в путь в этот день после зари, и Роберт с Бенитой, уже совсем готовые, ждали минуты отъезда.
Девушка коснулась руки Сеймура и сказала ему:
– Пойдем со мной, мне хочется в последний раз посмотреть на это место, прежде чем расстаться с ним.
Они взобрались на холм и оттуда по крутым ступенькам на самую верхнюю крепостную стену, одно время забаррикадированную Мейером, но теперь очищенную от камней. Они опустились со стены внутрь, около входа в пещеру зажгли свои лампы и пошли в темный коридор. Тут виднелись обломки баррикады, которую Бенита строила с отчаянием в душе; алтарь, холодный и серый, такой же, каким он был, может быть, три тысячи лет назад, могила древнего монаха, лежавшего теперь рядом с товарищем, ибо Джейкоб Мейер нашел свое последнее ложе рядом с ним; тела их были скрыты под обломками скалы, взорванной им в лихорадочных поисках золота. На кресте висел белый Христос, вселявший благоговейный страх. Только исчезли кости погибших португальцев: Роберт с помощью своих кафров отнес их в опустевшую сокровищницу, завалил спуски и закрыл плитой проход, чтобы ничто больше не нарушало их покоя.
Они пробыли недолгое время в этом печальном месте, потом, повернувшись, ушли, чтобы никогда уже сюда не возвращаться. Еще они поднялись на гранитный конус, желая приветствовать восходящее над ширью реки солнце. Оно взошло во всей своей красе, как в тот день, когда озарило своими лучами отчаявшуюся Бениту и англичанина, которого Бенита заметила с этого места в то самое время, когда его схватили воины матабеле.
Как отличалось их теперешнее положение от того, в котором они так недавно находились! Стоя на этой возвышенности, откуда, быть может, некогда сбрасывались в воду несчастные жертвы, откуда бросилась вниз, ища смерти, португальская девушка, они еще острее почувствовали сладость избавления от всех опасностей, которые им угрожали. Позади оставался ужас и мрак подземелья, под ногами стлался туман в долине, но зато над головой поднималось блистающее светило и расстилались вечные небеса!
Спустившись с гранитного конуса, они увидели сидевшего у его подножия старика. Это был Молимо из Бамбатсе, Мамбо макаланга. Они еще издали узнали его белоснежную голову и худое аскетическое лицо. Подойдя ближе, они увидели его закрытые глаза. Бенита шепнула Роберту, что он спит. Но он услышал их и отгадал мысль Бениты.
– Девушка, – сказал он тихим голосом, – я не сплю, я думаю о тебе, как думал раньше. Девушка, ты готовишься стать женой. Помнишь, что я тебе предсказывал? Я говорил, что для тебя придет радостный час и, хотя смерть будет грозить тебе со всех сторон, ты спасешься. Ты тогда усомнилась в словах Мунвали, произнесенных устами его пророка, как это молодой белый усомнился, когда я сказал ему, что мы еще встретимся.
– Отец, – ответила Бенита, – я думала, что мне придется отдохнуть только в могиле.
– Ты не хотела мне поверить, – продолжал он, не обратив внимания на ее слова, – а потому пыталась спастись отсюда бегством и наполнила свою душу страхом и отчаянием, между тем как следовало ждать благополучного конца с надеждой и упованием.
– Отец, мое испытание было жестоко!
– Я знаю это, девушка, и ты шла правой стезей, а потому тебя поддерживал Дух Бамбатсе. Он погубил человека, который лежит мертвый. Да, да. Тебе он сочувствовал и с тобой уйдет из Бамбатсе.
Тут Мамбо поднялся на ноги и, одной рукой опираясь на свой посох, другую положил на голову Бениты и произнес:
– Девушка, мы больше не встретимся под солнцем; но за то, что ты подарила покой моему народу, за то, что ты бодра, чиста и искренна, да будет над тобою благословение Мунвали, переданное тебе устами его слуги Мамбо, старого Молимо Бамбатсе. Конечно, тебе еще предстоит изведать тревогу и горе, тебя еще будут посещать слезы и тени печали. Но ты будешь жить долго и счастливо близ твоего избранника. Ты увидишь детей твоих и детей твоих детей, да будет и на них благословение. Золото, которое любите вы, белые люди, ваше. Оно приумножится в ваших руках и даст пищу голодным, одежду зябнущим. Но истинный клад заключается в твоем собственном сердце, никогда ему не истощиться, – это неисчислимое сокровище милосердия и любви. Спишь ли ты или бодрствуешь, любовь будет держать тебя за руку и, в конце концов, проведет через темное подземелье к вечной обители чистейшего золота, к наследию тех, кто его ищет.
