Тогда они изменили свой план нападения.
Остановившись среди мертвых и умирающих у основания стены, построенной из камней и земли, они начали подкапывать ее.
Нам трудно было помешать им в этом, так как всех, кто показывался из-за стены, они осыпали тучами метательных копий.
Через пять минут они устремились в пробитую брешь. Тщетно было пытаться задержать этот натиск, так велико было число врагов.
Несмотря на отчаянное сопротивление, мы были отброшены к воротам храма и укрылись в его первом дворе.
Нам едва удалось запереть ворота, которые тотчас же были забаррикадированы камнями и землей.
Но это помогло нам ненадолго.
Враги натаскали хвороста и сухой травы к сделанным из кедрового дерева воротам и подожгли их.
Пока они горели, мы совещались.
Дальше отступать было некуда, так как во втором дворе, где находились женщины и дети и лежали запасы хлеба, было очень мало места для боя.
Только здесь, на первом дворе, мы должны были удержаться и либо победить, либо умереть.
До этого времени наши потери по сравнению с черными кенда, потерявшими свыше двух тысяч человек, были незначительны.
У нас было около двухсот человек убито и приблизительно столько же ранено. Следовательно, в нашем распоряжении оставалось около тысячи шестисот бойцов, что было значительно больше, чем могло сражаться в этом тесном месте.
Поэтому мы пришли к такому решению: триста пятьдесят лучших воинов должны были защищать храм, пока не падут.
Остальные (больше тысячи) были уведены во второй двор, где находились женщины и дети.
Они должны были проводить последних тропинками к месту, где были спрятаны верблюды, и бежать с ними куда могут.
Мы надеялись, что, победив, черные кенда будут слишком утомлены, чтобы преследовать их по равнине до отдаленных гор.
Это было отчаянное решение, но у нас не было другого выбора.
– А моя жена? – хрипло спросил Регнолл.
– Пока храм стоит, она должна оставаться в нем, – отвечал Харут, – но, когда все будет потеряно и я паду, ты, белый господин, войди в святилище, возьми ее и Дитя и беги за другими. Только я возлагаю на тебя обязанность: под страхом проклятия неба не допусти, чтобы Дитя попало в руки черных кенда. Сперва сожги его огнем или преврати в прах камнями. Кроме того, я отдал приказание в последнюю минуту поджечь навесы, устроенные над запасами хлеба, чтобы враги, избегнувшие наших копий, умерли от голода.
Тотчас же все приказания Харута, который был не только главным жрецом, но и чем-то вроде президента этой республики, были беспрекословно исполнены.
Я никогда не видел более совершенной дисциплины, чем у этого бедного народа.
Отряд за отрядом воинов, назначенных сопровождать женщин и детей, исчезал за воротами второго двора. Каждый уходивший оборачивался и салютовал оставшимся копьями.
Оставшиеся триста пятьдесят человек встали по местам, как греки, защищавшие Фермопилы.
Впереди поместился я со своими стрелками, которым были розданы все остальные патроны (по восемь на человека). За нами встали в четыре ряда воины, вооруженные саблями и копьями, под начальством Харута.
Позади них, вблизи ворот, ведущих во второй двор храма, находились пятьдесят отборных людей под командованием Регнолла, которые должны были в критический момент сделать попытку спасти Хранительницу Дитяти. Я забыл упомянуть, что Регнолл был дважды ранен при отчаянной защите укреплений: в плечо и бедро.
Когда все было готово и все утолили жажду из больших кувшинов, стоявших вдоль стен двора, пламя начало пробиваться сквозь массивные деревянные ворота.
Это случилось не ранее, чем через добрых полчаса после того, как они были подожжены.
Наконец они рухнули под ударами извне. Но проход оставался загроможденным грудой камней, набросанных нами после закрытия ворот.
Черные кенда разгребали их руками, палками и копьями.
Это было нелегко, так как наши поражали их копьями и избивали камнями. Но мертвые и раненые оттаскивались в сторону, а на их место становились другие.
В конце концов проход был очищен.
Тогда я отослал копейщиков назад на свои места и приготовился выполнить свою роль.
Ждать пришлось недолго. С громкими криками толпа черных кенда бросилась в проход.
Едва они появились во дворе, я скомандовал стрелять, и пятьдесят пуль полетело им навстречу с расстояния всего в несколько ярдов.
Они повалились кучами, как скошенный хлеб. Мы быстро зарядили ружья и ждали новой атаки.
Снова появились враги и снова повторилась ужасная сцена.
Ворота и туннель были загромождены павшими. Чтобы возобновить атаку, врагам пришлось убирать их под нашим огнем (стреляли я, Ханс и несколько лучших стрелков).
Так продолжалось до тех пор, пока мы не истратили последние патроны. Тогда мои люди отошли назад, предоставив Харуту и его отряду занять наши места, и сменили бесполезные ныне ружья на сабли.
В продолжение получаса и более продолжалась ужасная борьба.
Бой происходил в весьма узком месте, и черные кенда были не в состоянии пробиться сквозь копья наших бойцов, защищавших свою жизнь и святилище своего бога. Наконец враги отступили, дав нашим возможность убрать в сторону убитых и раненых и утолить жажду водой, так как стояла невыносимая жара.
Вдруг в воротах показался огромный слон Джана, подгоняемый сзади уколами копий. Он быстро шел вперед, сметая на своем пути защитников храма, как будто это была сухая трава, и сокрушая все хоботом, на котором висели железные шары. Удары копий действовали на него не более, чем укусы комаров.
Он, трубя, шел вперед, а за ним потоком катились черные кенда, на которых наши копейщики обрушились с двух сторон.
В это время я в сопровождении Ханса возвращался со второго двора, куда ходил посетить раненного в третий раз Регнолла. Найдя, к своей великой радости, его рану неопасной, я спешил вернуться к сражающимся и вдруг увидел дьявола Джану, несущегося прямо на меня, разрезая на две части толпу вооруженных людей, как нос гонимого бурей корабля разрезает воду.
Сказать правду, я, несмотря на нелюбовь к излишнему риску, обрадовался при виде его.
Даже возбуждение от продолжительного сражения не могло уничтожить во мне чувства стыда, который я испытал, промахнувшись по этому животному четыре раза подряд на расстоянии сорока ярдов.
«Теперь, Джана, – думал я, испытывая нечто вроде радостной дрожи, – теперь я смою свой позор. На этот раз я не промахнусь, иначе это будет моим последним промахом».
Джана несся вперед, вертя железными шарами, среди воинов, которые бежали направо и налево, очищая между ним и мною пространство.
