Для постороннего глаза она была совсем другой, как и я был другим, – выше, более стройной, с большими глазами, с более длинными и тонкими руками, чем у западных женщин. Но все равно она была еще более прекрасной и очаровательной. Более того, тот таинственный взгляд, который я время от времени видел на лице леди Регнолл, вообще не сходил с лица Амады. Он возникал в ее глубоких глазах и превращался в лукавую улыбку на изогнутых губах. Эта улыбка была не вполне земная: так улыбаться могла та, которая видела скрытые вещи и слышала голоса, которые звучали за пределами мира.
Однако ни тогда, ни в какое-то другое время, пока я спал, я не мог представить себе, что эта Амада, дочь сотен царей, чью кровь можно было проследить от династии к династии, могла быть только лишь женщиной, которая нянчит детей у своей груди. Как будто что-то из нашей обычной природы было удалено из нее, а взамен что-то иное, неземной природы, чему мы не имеем объяснений, заняло это место. И эти две женщины были похожи, мне известно точно. Ведь кто может сказать, какую часть себя мы оставляем позади, путешествуя от жизни к жизни, чтобы найти ее снова где-нибудь в дебрях времени и судьбы? Одно было явно и точно: родинка в виде молодой луны над грудью, которую жрецы племени кенда объявили печатью жриц, охранявших священное дитя.
Когда процессия уже почти прошла и я больше не мог слышать звуков песен, я снова сел на лошадь и поехал к себе домой, или, скорее, в дом своей матери, великой Тиу, который располагался под стенами старого дворца, глядя фасадом на великую реку. В самом деле, мое сердце было переполнено любовью к матери, которую я обожал и которая обожала меня, потому что я был ее единственным ребенком, а моего отца уже давно не было на свете, так давно, что я даже не помнил его. Восемь месяцев назад я видел ее лицо, а кто знал, что может случиться за восемь месяцев? Я похолодел, подумав о своей матери, которая была уже старой и слабой, возможно, уже собираясь к Осирису. О, только бы все было хорошо!
Я пустил свою уставшую лошадь галопом, Бэс ехал впереди меня, чтобы расчистить дорогу от собравшейся толпы, которая в этот закатный час, кажется, собрала всех бездельников Мемфиса. Они глазели на меня, потому что видеть мужчину на лошади было не совсем обычно для Мемфиса, но без симпатии. Из-за моей одежды и эскорта они приняли меня за посланника своего ненавистного господина, великого восточного правителя. Некоторые даже пытались помешать мне проехать. Однако мы прорвались сквозь толпу и повернули на оживленную улицу, где, утопая в садах, стояли частные дома. Наш был третьим. Около ворот я спрыгнул с лошади, рывком распахнул дверь и углубился в сад.
Мне не пришлось далеко ходить. Во дворе, впереди нашего скромного семейства, одетая в праздничные одежды, стояла моя мать, гордая и седая благородная Тиу. Она стояла так, словно приветствовала почетного гостя. Я подбежал к ней, упал на колени, поцеловал руку и произнес:
– О моя мать! Моя мать, я целый и невредимый вернулся домой и приветствую тебя.
– Я тоже приветствую тебя, мой сын, – отвечала она, склоняясь ко мне и целуя в лоб, – того, кто был в далеких землях и подвергался стольким опасностям. Я приветствую тебя и благодарю богов-хранителей, которые вернули тебя домой целым и невредимым.
Я встал и поцеловал ее, потом посмотрел на слуг, которые кланялись мне в знак приветствия, и спросил:
– Как случилось так, что все собрались здесь? Вы ждали гостя?
– Мы ждали тебя, мой сын. Мы стояли здесь целый час, прислушиваясь к звуку твоих шагов.
– Меня! – воскликнул я. – Это странно, потому что я скакал с востока очень быстро, замешкавшись лишь на несколько минут и то уже после того, как въехал в Мемфис, когда я встретил…
– Кого ты встретил, Шабака?
– Благородная Амада шла в процессии Исиды.
– Да, благородная Амада. Мать ждет, пока ее сын, остановившись, приветствует благородную Амаду.
– Но почему ты ждала, мама? Кто, кроме духа птицы в небе, мог принести тебе весть о моем приезде, особенно если я не отправлял к тебе вестника?
– Должно быть, ты все-таки сделал это, Шабака, поскольку вчера прибыл один такой вестник от святого Танофера, нашего родственника, который обитает в пустыне на кладбище Секера. Он принес сообщение от Танофера, сказав, что надо быть готовыми, потому что до захода солнца мой сын будет со мной, избежав великих опасностей, в сопровождении карлика Бэса и шестерых странных выходцев с Востока. Поэтому я приготовилась и ждала, также я приготовила комнаты для шестерых необычных людей в домиках позади нашего дома и отправила подношения в храм. Знаешь, сын, я очень боялась за тебя.
– И не без причины, но об этом я расскажу тебе позднее, – отвечал я, смеясь, – но как Танофер узнал, что я приеду, – это выше моего понимания. Пойдем, мама, поздоровайся с Бэсом, потому что, если бы не он, я не смог бы выжить и снова держать твою руку.
Она поздоровалась с Бэсом, пока он вращал глазами и шептал что-то о святом Танофере. Потом мы вошли в дом. Там я отправил посланника принцу Пероа, говоря, что, если он захочет, я буду ждать его, потому что мне есть что сказать ему. Сделав это, я принял ванну, приказал постричь мне волосы и бороду, сбросил восточную одежду и снова почувствовал себя самим собой. Я вышел освеженным и выпил бокал сирийского вина.
Потом ночь пала на нас, и я сидел рядом с матерью в комнате, а между нами стояла горящая лампа. Я держал мать за руку и рассказывал ей, что со мной приключилось, показывая ей мешки с золотом, которые прибыли вместе со мной с востока, и цепочку с висевшим на ней бесценным красным жемчугом, который я выиграл в пари с Великим царем.
Когда моя мать услышала, как Бэс своей смекалкой спас меня от мучительной смерти в лодке, она хлопнула в ладоши, чтобы позвать слугу и отправить его за Бэсом, а когда тот пришел, она сказала ему:
– Бэс, до сих пор я считала тебя рабом, которого захватил мой сын, благородный Шабака, в одном из своих дальних походов, потому что ему нравится сражаться и охотиться. Но теперь я считаю тебя другом и позволяю сесть за мой стол. Более того, мне почему-то кажется, что, несмотря на странную форму, приданную тебе каким-то злым богом, ты не тот, за кого себя выдаешь.
Бэс посмотрел на меня, чтобы удостовериться, что я ничего не рассказал моей матери, когда я покачал головой, ответил:
– Благодарю вас, уважаемая хозяйка этого дома, но я лишь исполнял свой долг перед господином. Хотя это правда, что если в мехах из козлиной шкуры может храниться хорошее вино, то и карлика не всегда принимают за того, кто он есть.
Затем он поклонился и ушел.
– Сын мой, мне кажется, мы снова богаты, хотя и нуждались в последние годы, – сказала моя мать, глядя на мешки с золотом, – еще у нас есть жемчужины, которые, без сомнения, значительно дороже, чем это золото. Что ты собираешься делать с ними, Шабака?
– Я думал предложить их в качестве дара благородной Амаде, – ответил я, замешкавшись, – если только тебе они не нужны…
