– Только в том случае, если меня вдруг охватит энтузиазм или во мне пробудится любознательность, в чем я, впрочем, сильно сомневаюсь. Послушай, сделай так, чтобы мы поскорее уехали отсюда. Если уж необходимо путешествовать, то поспешим в Сибирь. В городе я скучаю, там же хоть подышим свежим воздухом.
– Дня через два будет столько свежего воздуха, что хватит его тебе до конца жизни!
Проведя в столице России десять дней, друзья сели в поезд, проехали, не задерживаясь, Москву, прежнюю царскую столицу, и двинулись к Нижнему Новгороду, где кончалась железная дорога.
Несмотря на равнодушие, частично наигранное, Жак все-таки посетовал, что они не взяли с собой ничего, кроме небольшого чемодана с вещами и шуб.
– Не волнуйся, – улыбнулся Жюльен, – у нас, напротив, всего так много, что нам мог бы позавидовать любой губернатор. Я купил красивые, добротные сани, меховую одежду, снаряжение, оружие, продукты питания, книги и различные предметы, которые можно будет пустить на обмен. Список того, что нам требуется, изумил бы тебя.
– И где же эти сани?
– С нами, на платформе в голове состава.
– Понятно. Но ты сказал, что железная дорога кончается в Нижнем Новгороде. Что же делать нам там с санями: снег ведь выпадет еще не скоро?
– Весь багаж мы отправим пароходиком «Днепр», курсирующим между Нижним Новгородом и Пермью, сами же доберемся до Перми тарантасом.
– А сколько от одного до другого города?
– Шесть-семь дней пути, если не спешить.
– Ну что ж!
Расставшись с железной дорогой, Жак послушно сел в коляску, не сулившую, судя по ее виду, комфорта и способную обликом своим вызвать презрение даже у нормандских крестьян. Однако, грубо сколоченная, на четырех огромных колесах, соединенных деревянной осью, лишенная легкости и элегантности, она обладала одним бесспорным достоинством – надежностью, проверенной при быстрой езде по рытвинам, высокопарно называемым здесь почему-то дорогами. У тарантайки оказался к тому же весьма удобный, опускавшийся клеенчатый верх для защиты пассажиров от дождя и пыли.
Как ни сильна была тряска, Жак не жаловался. Вообразив, будто ему действительно отведена роль бездушной посылки, перемещаемой по чужой воле, он запретил себе выказывать свои чувства, машинально выходил из колымаги и, перекусив, – правда, с аппетитом, – снова садился в экипаж, даже взглядом не удостоив Волгу, по правобережью которой тарантас катил до самой Казани. Упрямец отказался от прогулки по этой древней столице Татарского ханства и через семь дней быстрой езды был с Жюльеном уже в Перми, так и не подумав восхититься густыми зелеными лесами, через которые пролегал их путь, но удовлетворенный тем, что уже начал привыкать к сидячему положению, в результате чего перестали неметь руки и ноги.
Они проехали, не задерживаясь, Москву, прежнюю царскую столицу, и двинулись к Нижнему Новгороду
– Здесь мы сядем на поезд, – сказал Жюльен, наслаждавшийся путешествием со всей страстью экзальтированного дилетанта.
– Жаль. Я уже привык к тарантасу.
– Не беспокойся. Это совсем короткая линия, только что проложенная от Перми до Екатеринбурга. А дальше – снова телега.
– Ну и прекрасно!
Жюльен проверил, как погрузили на платформу сани, давно доставленные пароходом «Днепр» и дожидавшиеся их на станции. Затем друзья прошли в свой вагон.
Через несколько часов Жюльен показал Жаку на сероватый хребет, протянувшийся вдоль горизонта с севера на юг:
– Смотри, Уральские горы!
– Горы? – презрительно повторил Жак. – Как же тогда называть склоны Сюренн и Монморанси? Вершины, которые ты величаешь горами, едва ли выше громоотвода на холме Валерьен – хотя бы на длину зонтика.
– Согласен с тобой, хотя я и не столь категоричен. Уральские горы – сохраним это название, которое мало что меняет, – действительно не поднимаются выше тысячи пятисот метров над уровнем моря. Это скорее гряда холмов, пролегающая от реки Кара до Каспия. В них нет ничего грандиозного или живописного, хотя деревья здесь красивы, стройны и могучи. Но, скажу прямо, на меня этот край производит все же определенное впечатление.
– Как легко впадаешь ты в пафос!.. Ты даже восхищался домами в Перми, а они ведь – словно деревянные ящики, накиданные как попало. Объясни, чем можно восторгаться при виде этих земляных куч?
– Не забывай, «эти земляные кучи» отделяют Европу от Азии. Пройдет каких-то несколько минут, и мы вступим в область, которая была колыбелью человечества. Видишь вон тот каменный столб?
– Ну и что?
– Он отмечает границу между двумя мирами – утонченной, высокоинтеллектуальной цивилизации и диких беспредельных просторов.
– Азия! – с притворным испугом воскликнул Жак. – Я, никогда не ездивший далее административного центра департамента Кальвадос
[20], – и вдруг в Азии!..
– Сибирь, – Жюльен продолжал развивать свою мысль, не обратив внимания на прозаическую реплику друга, – это область, занимающая огромную территорию – четырнадцать миллионов квадратных километров! Хвойные леса, березовые и осиновые рощи, лоси, олени, медведи и волки! Драгоценные камни и льды, золото и ссыльные, гигантские реки и бескрайние степи, поселения на Крайнем Севере и полярные ночи!
Проделав шестичасовой путь по железной дороге, путешественники прибыли в Екатеринбург и там пересели в тарантас.
– А знаешь ли ты, как называется дорога, по которой мы едем? – спросил Жюльен у друга, тщетно пытавшегося подсчитать количество километров, оставленных позади.
– Понятия не имею.
– Владимирка
[21].
– Обычное русское имя, просто оканчивается оно не на типичное «кин» или «ов», а на «ка».
– Русские не могут без содрогания говорить об этом тракте: ведь он ведет туда, откуда не возвращаются. Это дорога ссыльных!
Через восемь дней, прошедших без приключений, французы были в Омске, столице Западной Сибири
[22].
