– Мы стоим на якоре, не правда ли?
– Ну да: корвет находится примерно в четырехстах метрах от берега.
– Я решил немного привести себя в порядок перед завтраком
– То покачивание, которое я испытывал время от времени, лежа на койке, причем ноги порой поднимались аж выше головы, – это что, бортовая качка?
– Без сомнения. Поскольку волна здесь сильная, то судно раскачивается.
– В таком случае у меня должна была бы начаться морская болезнь.
– Не думаю, что это так уж обязательно.
– В общем, я не ощущаю ни малейших признаков морской болезни. Не знаю почему – то ли из-за сладких блюд в течение целой недели, то ли благодаря вчерашним тостам, – но только я освободился от этой хвори… Гип-гип, ура!..
– Ты прямо обезумел от радости!
– Еще бы! И знаешь что?
– Да?
– Я был дьявольски глуп, что не отправился морем прямехонько из Бордо в Рио!
– Это признание несколько запоздало.
– Как славно, наверное, плыть на корабле!
– Согласен, действительно – славно…
– Только что мною было во сне совершено чуть ли не кругосветное путешествие морем, и никогда я не был так счастлив, как в тот момент…
– Но что мешает нам погрузиться здесь на судно, идущее в Сан-Франциско, а затем перебраться на пароход, совершающий рейс до островов Фиджи и Австралии? По прибытии в Мельбурн мы пересядем на другой корабль и за короткое время пересечем Индийское и Красное моря, Суэцкий канал, Средиземное море и, одолев Атлантический океан, спокойно войдем в порт Рио-де-Жанейро.
– Я как раз об этом и мечтал: проделать весь наш маршрут в противоположном направлении.
– С чего это у тебя?
– Самому неясно… Кажется, я начинаю понимать любовь моряков к соленой воде, хотя считал ранее подобную привязанность показной и противоестественной.
– Только вчера ты поднимал тост в честь лорда Кошрана, пешего путешественника, а сегодня уже грезишь об океанских просторах!.. Друг мой Жак, вспомни, как еще совсем недавно тебе, непоколебимому стороннику оседлого образа жизни, мои дальние походы представлялись какой-то несуразицей… Но кто хоть раз вкусил радость путешествий, тем навсегда овладевает страсть к перемене мест… И неизвестно, что еще ожидает тебя впереди после этого первого в твоей жизни странствования…
– Ну а пока что мы идем из Парижа в Бразилию пешком, и это уже само по себе довольно мило… Кстати, сколько нам еще добираться до Жаккари-Мирим?
– Немногим более четырех тысяч километров.
– Тысячу лье. На это потребуется три месяца.
– Однако желательно проделать сей путь побыстрее.
– А посему пора собираться в дорогу.
– Мы можем отправиться сразу же после обеда, если не возражаешь. Попрощаемся с командиром корвета сэром Колином Кэмпбеллом, мистером Говитом и лейтенантом Брайтоном. Эти славные люди поймут нас и не станут сетовать на то, что нам пришлось так скоро отказаться от их гостеприимства.
– Ты прав, время торопит. Тем более что Батлер со своим Бобом прибудут в Жаккари-Мирим гораздо раньше, чем мы. Признаюсь, мне не по душе, что эти негодяи без стеснения расположатся в моих апартаментах, улягутся в мою кровать и будут есть из моей посуды – после того, как они осмелятся, что особенно отвратительно, выдать себя за нас!
Глава 17
Придерживаясь намеченной ими программы, друзья в тот же день покинули «Шотландию», несмотря на дружеские увещевания капитана сэра Колина Кэмпбелла, который уговаривал их провести на судне еще хотя бы несколько дней. Однако, как сказал Жак, они не могли терять ни минуты, и офицер, человек достойный, видя, что решение французов непоколебимо, пожелал, насколько это было в его власти, облегчить отважным людям их путь до Лимы. Конечно, его корвет мог бы доставить путешественников в указанный город за двадцать четыре часа, но в таком случае их странствование лишилось бы в какой-то мере героического ореола, обусловленного передвижением по суше. И поскольку сэр Кэмпбелл был слишком англичанином, чтобы поставить под сомнение сие оригинальное предприятие, заменив сто двадцать пять лье по трактам и тропам плаванием на морском судне, он ограничился тем, что подарил Жаку и Жюльену три чрезвычайно быстрых лошадки, якобы в возмещение понесенного ими ущерба, вооружил обоих землепроходцев, как и их слугу, до зубов и пожелал им доброго пути.
Кроме того, моряк объявил перуанским властям, что на них лежит ответственность за безопасность троих людей и что, если с ними что-либо случится в дороге, соответствующие меры не заставят себя ждать.
И три всадника, оставив на корвете слишком обременительный багаж, доставленный начальником полиции, и захватив с собой лишь самое необходимое, уложенное в чемоданы, устремились налегке в Лиму.
Через пять дней упорного продвижения вперед по невероятно трудной дороге, пересекавшейся многочисленными реками, которые приходилось переходить вброд, а еще чаще переплывать, отряд достиг без особых происшествий столицы Перу.
Поскольку друзья прибыли сюда не для того, чтобы восхищаться слишком уж часто воспеваемыми красотами этого города с населением в девяносто тысяч человек, с улицами, неизменно неуклюже обрывающимися под прямым углом, с памятниками, довольно интересными, когда на них смотришь издалека, но слишком перегруженными деталями сомнительного вкуса, то они не откладывая стали собираться в дальнейший путь – в Боливию.
Однако, несмотря на поверхностное знакомство с Лимой, наши землепроходцы заметили все же, что город, обычно спокойный, охвачен волнением как следствие того, что вести, приходившие с фронтов, были малоутешительны. Чилийцы, продолжая наступать, подходили все ближе и ближе, и, чтобы хоть как-то поддержать себя, горделивые столичные жители, разглагольствуя у своих низеньких домиков с плоскими крышами, упиваясь собственными словами, загораясь от лживых измышлений, распространяемых газетами, находившимися на службе у диктатора Никола Пьерола, распускали слухи о воображаемых успехах перуанского оружия и убеждали друг друга не более не менее как в близком разгроме врага под стенами их родного города!
Слыша подобные пустые речи, Жюльен лишь пожимал плечами. Он хорошо знал чилийцев, а о перуанцах говорил Жаку: «Это народ легко возбудимый, болтливый и хвастливый, приводящий меня в отчаяние своим глупым тщеславием. Вместо того чтобы с достоинством воспринять жестокий урок, преподанный им чилийцами, откровенно заявить о причинах этих следующих одно за другим поражений, вполне закономерных, перестроить, уже на ином фундаменте, здание своей государственности, подтачиваемое их институтами власти, перуанцы горланят, вопят и грозят кулаком невидимому врагу, уподобляясь наказанным детям, которые орут и показывают язык – им, мол, ничего не страшно! – тому, кто задал им трепку. Или я здорово ошибаюсь, или они в скором времени потерпят такой крах, который будет означать конец определенной эпохе в жизни этого народа, обреченного на полную гибель, если только он не откажется от своих заблуждений».
