Французы не верили своим ушам.
– Что такое? – решительно заявил Жюльен. – Вы с ума сошли, Федор! Мы вас уважаем, любим всем сердцем и не собираемся нарушать нашу договоренность.
– Я полностью согласен с моим другом, – поддержал приятеля Жак. – Продолжай же, Жюльен, скажи ему все, что чувствуешь.
– Послушайте меня, Федор, мы из той породы людей, для которых слова благодарности – не пустой звук. Мы предложили вам свою дружбу без каких бы то ни было условий и будем вместе с вами, кем бы вы ни оказались, и в радости и в горе. Не хотите – не выдавайте своей тайны, но только оставайтесь с нами!
– Господа, – медленно произнес русский юноша, энергично пожимая руки друзей, – если бы вас, ни в чем не повинных, объявили в вашей стране преступниками… Нет, скорее так, если бы кого-то из вас только за то, что вы родственник, приемный сын ссыльного, отправили на каторгу вместе с преступниками… и если бы ценой огромных опасностей вы вновь обрели свободу и уже близок был момент, когда ваши палачи оказались бы не властны больше над вашей судьбой, а какой-то негодяй, лишенный человеческих чувств, объявил бы вам во исполнение подлого приказа: «Я пришел арестовать вас», – то как бы вы поступили?
– Клянусь честью француза и дворянина, я пустил бы ему пулю в лоб, – твердо ответил Жюльен.
– Хозяин, казаки! – закричал Шолем. И указал на пятерых всадников, которые, горяча коней шпорами, неслись во весь опор. Затем, разглядев скакавшего впереди служилого, добавил: – Есаул!
– Друзья, – быстро заговорил Жюльен, – предоставьте это мне. Я наберусь отваги и переговорю с этим человеком. Ну а вы будьте готовы ко всему. Положите поближе карабины, но так, чтобы враг не догадался, что вы начеку.
Федор уселся на нарты, и Жюльен услышал, как он взвел под шубой курок револьвера.
«Черт возьми, – промолвил француз про себя, – лучше бы этому есаулу оставаться в своем остроге!»
Глава 15
Капитан Еменов не один пострадал за учиненное им в селе Ишимском насилие в отношении двух французов: исправник, начальник томской полиции, по чьей, собственно, инициативе и произошло нарушение закона, также был сурово наказан генерал-губернатором. Вскоре после того, как друзья-парижане двинулись с полковником Пржевальским в путь, его лишили прежнего воинского звания и отправили есаулом в Восточную Сибирь. Учитывая долгую службу оступившегося чиновника, губернатор уберег его от тюрьмы, но не больше. И тот отправился в далекий край, не зная точно, когда вернется из него и вернется ли вообще. Продолжительность такой ссылки, практикуемой сейчас значительно реже, чем при императоре Николае, зависит от дисциплинированности сосланного, от его усердия и услуг, которые он по воле случая может оказать государству. Так что впавшие в немилость изо всех сил стараются вернуть доверие к себе и вместе с ним – прежнюю должность.
Судьбе было угодно, чтобы томского исправника назначили есаулом в острог, затерянный на просторах Якутии, неподалеку от истоков реки Индигирки. Отправившись в ссылку после того, как французов освободили, он обогнал их в Иркутске, где они задержались ненадолго, чтобы познакомиться со столицей Восточной Сибири. Поскольку останавливаться по дороге ему было запрещено, он, опережая французов и Федора Ловатина, за рекордно короткое время добрался до острога, где ему предстояло отныне служить.
Можно догадаться, что подобное наказание, внезапно обрушившееся на человека, вчера еще наделенного большой властью, и опустившее его на самую нижнюю ступень административно-иерархической лестницы, не способствовало благодушию есаула. Будучи натурой деятельной и привыкнув в любую погоду скакать без устали по горам и долам, он сразу же по прибытии на место стал искать с упорством полицейского, потерявшего след, куда бы направить свою энергию, чтобы хоть как-то смягчить терзавшие его душевные муки.
Появление Шолема внесло некоторое разнообразие в его довольно-таки безрадостную жизнь и подсказало ему мысль о том, что неплохо было бы покуражиться над французами, которых он считал причиной всех своих бед. Инструкции обязывали его обеспечивать путешествующих лошадьми, но они же предписывали ему и испрашивать паспорта. Поскольку чужеземцы попали в беду, он решил задержать их проводника, чтобы заставить недругов своих добираться до станции пешком, по зимним арктическим просторам. Но дикарь-якут, вместо того чтобы покорно сидеть в заточении, сорвал намерение есаула обрушить на проклятых иностранцев справедливое, по его мнению, возмездие: он бежал, взломав стену. Впрочем, значительную долю ответственности за этот весьма серьезный и сурово наказуемый проступок можно было возложить на хозяев проводника, что при сложившихся обстоятельствах играло на руку служилому. Несмотря на ослеплявшую его безумную ненависть, есаул все же понимал, что осуществить месть не так-то просто, и надеялся в душе, что преступники – а ему нравилось заранее называть их так – усилят свою вину, оказав хотя бы подобие сопротивления властям. Поскольку в таком случае он оказывался бы в выигрыше, то даже готов был при малейшей возможности спровоцировать своих противников на подобное противоправное действие.
Приказав солдатам охранять дороги, есаул во главе конного отряда принялся прочесывать местность и обнаружил вскоре санный поезд, так и не успевший двинуться в путь.
– Стой! – крикнул он зычно. – Именем закона, стой!
– Мы и так стоим, – шутливо бросил ему Жюльен. – Чтобы выполнить приказ, нам надо сначала стронуться с места.
Есаул закусил губу от злости:
– Кто вы?
– Люди, которые спешат.
– Отвечайте, раз вас спрашивают!
– А я и отвечаю. Так что, если хотите, еще задавайте вопросы.
– Куда вы следуете?
– Это общеизвестно: из Парижа в Бразилию через Якутию.
Есаул, вопреки ожиданиям Жюльена, даже бровью не повел:
– А документы у вас есть?
– И даже много: письма их превосходительств генерал-губернаторов двух губерний, письмо от английского министра, письмо от нашего посла, паспорта с необходимыми визами, марками, печатями и так далее…
– Предъявите!
– Пожалуйста.
После падения в Хандыгу Жюльен разложил все необходимые бумаги по карманам и теперь, засунув руку под шубу, моментально извлек наружу паспорта и протянул их есаулу.
Тому пока что не в чем было упрекнуть своего собеседника, разве что в насмешливом тоне, вполне позволительном, однако, в такой ситуации лицу, у которого нет абсолютно никаких оснований для беспокойства.
– Знаете, господин есаул, – обратился Жюльен к служилому, внимательно проглядывавшему документы, – позволю вам заметить, что стоит страшный мороз, и мне как-то неуютно стоять на снегу на таком холоде. И я прошу вас побыстрее завершить эту проверку в чистом поле, чтобы я смог наконец усесться в нарты и укрыться в меха.
– Не волнуйтесь, я непременно завершу «эту проверку в чистом поле», как изволили вы весьма удачно заметить, – тоже с издевкой ответил есаул, – но только после того, как удостоверюсь, что бумаги действительно в порядке. Поскольку же я не очень силен во французском, вам придется немножко обождать. К тому же все вы так укутаны, что мне поневоле приходится просить вас оказать мне любезность сдвинуть шапки и башлыки, ибо в противном случае мне никак не разглядеть ваших лиц.
