– Американское демократическое управление, – заметил по этому поводу Жюльен де Клене, – плохо приспособлено для больших густонаселенных государств, и в результате города, где размещается администрация, хиреют и обезлюдевают. И мы, французы, не без удивления узнаем, что в административных центрах штатов насчитывается в целом не более народу, чем на территории одной супрефектуры. Жители наших провинциальных городков просто высохли бы от зависти, узнав, что столичные города типа Спрингфилда, Колумбуса или Джефферсона командуют такими крупными населенными пунктами, как Чикаго, Сент-Луис или Цинциннати
[165]. Малозначимость столичных городов характерна как будто бы для всей страны. Даже столица Соединенных Штатов город Вашингтон, хотя в нем и проживает более ста тысяч человек, – всего лишь административный центр, лишенный политического влияния и коммерческой значимости, несмотря на исключительно выгодное географическое положение: американская столица сообщается с океаном через Чесапикский залив, куда, оросив предварительно земли процветающих промышленных штатов Виргиния и Мэриленд, приносит свои воды Потомак – река шириной более двух километров, проходимая для крупнотоннажных судов. Не боясь повториться, скажу еще раз: подобно другим столицам, Вашингтон – всего-навсего административный центр, стоящий в стороне от той оживленной жизни, которой живут крупные города Соединенных Штатов…
Но вернемся к железной дороге, с которой в данный момент оказалась связанной судьба наших героев. Пройдя от Сакраменто до Стоктона около пятидесяти пяти километров, поезд сперва устремляется прямо на юг, затем резко поворачивает на восток и идет в западном направлении до Найлса, в двенадцати километрах от обширного залива Сан-Франциско, после чего спускается к Сан-Хосе и, обогнув южную оконечность бухты, поднимается на северо-восток, чтобы через полтора часа прибыть в Сан-Франциско.
Столь сложного маневра легко можно избежать, если в Сакраменто пересесть на один из быстрых и комфортабельных пароходов, которых так много в Соединенных Штатах, но Жак энергично возразил против такого варианта и, заявив, что с него хватит переправ через водные пространства – как на пароме, так и вброд, – пригрозил наложить вето на подобное предложение, если с таковым выступят его друзья.
Последний отрезок пути по железной дороге был проделан достаточно быстро и без всяких приключений, не считая ужасной жары, сравнимой разве лишь с той, что иссушает Индию, Сенегал или Сирию. В какой-то момент температура в салон-вагоне достигла 48° по Цельсию! Впрочем, это обычная летняя температура Калифорнии, исключение составляет лишь Сан-Франциско.
К счастью, наши путешественники смогли открыть все окна и щели в салоне и тем самым спаслись от удушья. Однако такое неудобство продолжалось недолго, поскольку по мере приближения к Сан-Франциско температура постепенно падала, пока не понизилась вскоре настолько, что у них даже мурашки побежали по телу
[166].
Наконец поезд с грохотом вкатил под крышу монументального вокзала, вполне соответствовавшего своими колоссальными размерами и роскошным убранством тому богатому городу, который он обслуживал.
Переводчик-швейцарец вовсю расхвалил друзьям чудеса «Палас-отеля» – новой гостиницы, недавно построенной и затмившей собой даже «Гранд-отель», считавшийся ранее одной из достопримечательностей Сан-Франциско, и путешественники, естественно, решили остановиться именно в нем.
Багаж их был доставлен в гостиницу тем же способом, о котором мы уже говорили, то есть заботами железнодорожной администрации, так что нашим героям оставалось лишь занять места в наемном экипаже и менее чем через четверть часа войти в двери своего нового пристанища.
Переводчик ничего не преувеличил. «Палас-отель», считающийся самой большой в мире гостиницей, представлял собою подлинное чудо в виде гигантского семиэтажного здания из железа, кирпича и стекла, с балконами, тремя лифтами, двумя дворцового типа лестницами, тысячью номеров с туалетными и ванными комнатами, несколькими великолепными салонами, курительными, читальнями и просторным крытым двором для прогулок.
На первом этаже размещался колоссальный холл – своего рода общественное место, где каждый мог расхаживать в свое удовольствие, посидеть на диване, насладиться газетой, поразвлечься креслом-качалкой, полюбоваться развешанными по стенам картинами, прочитать пришедшую на его имя телеграмму – одну из многих, присылаемых сюда со всех концов света, купить лотерейный билет, провести сиесту в любимой позе – задрав кверху ноги и надвинув на нос шляпу, приобрести «Биржевой вестник» или познакомиться с удивительными американскими рекламными плакатами, не опасаясь, что кто-то помешает.
Новичка из Европы всегда удивляет, как это ни один путешественник не заблудится в столь огромном пандемониуме
[167] и, главное, каким образом удается гостиничной администрации не терять его в бесконечных коридорах, галереях, комнатах, салонах, среди снующих туда и сюда людей, количество которых равно населению наших супрефектур. Однако все просто: прибывающие в отель тотчас заносятся в книгу и получают соответствующий номерок, после чего каждый здесь может прекрасно устроиться.
– Будьте так добры, впишите свои имена в регистрационный журнал, – вежливо обратился к нашим путешественникам клерк в черном костюме и с козлиной бородкой, указывая им на огромный том in folio
[168], в роскошном переплете, обычном для конторских книг процветающих торговых домов. Сие произведение искусства величественно возлежало на массивном пюпитре из слоновой кости, инкрустированном серебром.
