– Оба сожалеет, что вынужден просить вас продолжить путешествие, но в Атуйеме, в королевском дворце, вас ожидает отдых со всем возможным комфортом.
– Это весьма любезно с его стороны, – сказал мистер Уикер. – Для нас забронированы комнаты в отеле неподалеку от Пойнт-Мириам. Мы надеялись, что будем представлены ему в один из последующих дней, но и не думали рассчитывать на его внимание и гостеприимство сразу же по прибытии.
Фадж Раванго ответил на это учтивым взмахом руки.
– Это вовсе не в тягость. Оба видел много ширландских купцов и солдат, но ученых – еще никогда. Он очень интересуется вашей работой.
В последний раз, когда нашей работой интересовался титулованный иноземец, это ничем хорошим не кончилось. Именно это обстоятельство, а вовсе не слова гонца, заронили в мое сердце дурные предчувствия. Но что нам оставалось делать? Натали была права: отказаться от приглашения мы не могли. Я мысленно прокляла политические ухищрения, предшествовавшие нашей экспедиции. Да, они были необходимы, чтобы получить разрешение на въезд в Нсебу, но, очевидно, привлекли внимание оба куда больше, чем мне бы того хотелось.
Наши лошади ждали невдалеке, под полосатым навесом, среди многих других – должно быть, это место было чем-то наподобие лошадиного зала ожидания. Но наши выделялись из общей толпы – не только отменными статями, но и роскошью упряжи, украшенной бусами и позолотой. Все это богатство охраняли четыре солдата, явно представлявших собою наш эскорт.
Я называю их солдатами, но в тот момент вряд ли смогла бы применить к ним этот термин, несмотря на ширландские винтовки на плечах. Для меня солдат был человеком в мундире. Этих людей я назвала бы скорее воинами, поскольку их одеяниями, совершенно не похожими на привычные мне мундиры из грубой одноцветной шерсти, были повязанные вокруг пояса широкие полосы хлопчатой ткани с замысловатым орнаментом и шкуры леопардов, свисавшие со спин, как плащи. Конечно, шерсть – плохая защита от винтовочной пули или кавалерийской сабли, но подобные соображения не спасали от страха за их нагие, ничем не защищенные тела.
Готовясь сесть в седло, я увидела, как вспыхнули щеки Натали. До этой минуты я если и замечала, что они наполовину наги, то разве что умом. К несчастью, после этого я ни о чем другом и думать не могла. Мои щеки тоже запылали огнем, я оступилась, садясь в седло, и носок моего ботинка зацепился за край юбки-брюк. (Правда, смущение мое несколько отступило при виде того, как порозовели уши мистера Уикера, по всей вероятности, смущенного тем, что подобное зрелище предстало перед взглядами леди – ведь джентльмены видят друг друга обнаженными во многих ситуациях. Конечно, все мы понимали неизбежность этого, учитывая местный климат, но понимать и испытать на опыте – вовсе не одно и то же.)
По пути из доков к границам Нсебу я, дабы скрыть утрату самообладания, принялась расспрашивать Фаджа Раванго. Вернее, таково было мое намерение: вскоре беседа превратилась в вежливые препирательства, так как оба мы настаивали на использовании языка собеседника. В результате он говорил со мной по-ширландски, а я отвечала на йембе. Языки никогда не были моим ремеслом, посему его навыки, боюсь, намного превосходили мои, но, как показал выштранский опыт, самое надежное средство улучшить знание языка есть регулярная практика. Поэтому я упорно настаивала на своем, пока Фадж Раванго не склонился перед лицом моего упрямства и не начал отвечать мне на йембе.
После этого мы обсудили ряд разных тем, варьировавшихся так широко, как только позволял мой ограниченный словарный запас и указания, полученные Фаджем Раванго от его царственного хозяина. Первое явилось куда большим препятствием, чем второе, но вскоре я обнаружила (благодаря обычному своему любопытству и недостатку благоразумия), что политический климат Байембе – тема неподходящая. Нет, этот человек не стал отчитывать меня за неуместный вопрос, но выказал явное нежелание говорить ни о движении войск Иквунде, так напугавшем нового человека в министерстве иностранных дел, ни об экспансионистских амбициях их правителя, инкоси, в целом. Не стал он говорить и о Талу, северном «союзе», а на деле – империи, ассимилировавшей соседей одного за другим. Очевидно, обсуждать вопросы политики с приезжими из Ширландии, пусть даже цель их приезда далека от политики, таким, как он, было не по чину.
(Да, я искренне полагала, что мое пребывание в этой стране никак не будет касаться политики. Что ж, посмейтесь вдоволь и продолжайте читать.)
Вместо этого мы завели разговор о людях, попадавшихся навстречу: Фадж Раванго преподал мне первый урок распознавания местных народностей, и эти сведения впоследствии оказались как минимум не менее ценными, чем могли бы стать его политические соображения. Конечно, из-за смешанных браков физические различия часто бывают нечетки, однако и в этих случаях сохраняется достаточно черт, на которые вполне можно полагаться. К тому же и традиционное платье, и украшения каждого народа также могут варьироваться. Однако нигде вокруг я не видела никого, похожего на самого Фаджа Раванго, и вопрос об этом он оставил без ответа. Подозрения, что он рожден за границей, усилились, но развивать эту тему я не стала.
Таким образом мы выехали из укрепленных ворот Нсебу и двинулись по зеленому лугу.
В наши дни оба эти города слились в один, но в то время Нсебу и Атуйем были еще отделены друг от друга. Первый был небольшим портовым районом и начал разрастаться в нечто большее всего пятьдесят лет назад. Развитие торговли подхлестнуло его рост, затем союз Ширландии и Байембе был ознаменован постройкой форта Пойнт-Мириам, а вскоре за ним последовало и основание колонии. К нашему приезду Нсебу представлял собой диковинное гибридное поселение, тянувшееся через свободные земли к более аристократическим кварталам Атуйема.
Эти кварталы располагались куда выше Нсебу и в физическом, и в социальном смысле – на плоскогорье, где можно наслаждаться прохладой ветров, но и достаточно близко к порту, чтобы пользоваться всеми торговыми выгодами – потому-то Бунди н’Маво Нсори, оба, правивший Байембе около века назад, и перенес сюда свою главную резиденцию. Атуйем делился на нижний город и верхний город, угнездившийся на плоской вершине скалистого холма, откуда открывался прекрасный обзор на окрестные земли. Крепостные стены резиденции оба возвышались над холмом, будто корона, венчавшая его каменную главу, и сверкали золотом в лучах послеполуденного солнца.
Большая часть этого золота была всего лишь метафорой, иллюзией, созданной цветом глины, использованной при постройке стен, и палящим солнечным светом. Однако высочайшая из башен дворца блестела слишком ярко для простой глины. Нет, россказни, будто байембийский оба живет во дворце из чистого золота, далеки от истины, но по крайней мере одна башня действительно была покрыта этим металлом.
Что и говорить, эта демонстрация богатства производила впечатление, хотя, возможно, оба и жалел о ней в то неспокойное время войн и корысти. Но внимание саталу, иквунде и ширландцев привлекало отнюдь не байембийское золото. Железо – вот добыча, которой стремилась завладеть каждая из трех стран!
Королевскую крепость окружали дворцы и особняки высшей знати, патриархов древних родов, составлявших аристократию Байембе. С годами они разрослись, вытеснив с небольшой вершины холма всех остальных, изгнав простой народ в дома и лавки, сгрудившиеся у скалистого подножья холма. По пути через нижний город наш небольшой отряд привлек к себе множество внимания, поскольку наш эскорт явно состоял из королевских воинов, а Фадж Раванго имел немалый чин, да и к ширландцам здесь, в отличие от Нсебу, еще не привыкли настолько, чтобы не удостоить их и взгляда. Особенно много пересудов вызывали мы с Натали, будучи ширландскими леди, зрелищем совершенно непривычным в любой части Байембе.
