– Когда? – спросила я, но тут же отмахнулась от этого вопроса, как от глупого и бессмысленного. – Впрочем, ясно: прошлой ночью, и более точное время вам вряд ли известно.
Мистер Уикер кивнул. Он жил в городе и каждый селемер с утра первым делом навещал Кембла. Значит, новости были утренними, если только Кембл не услышал взломщика и не спустился вниз в ночной рубашке посмотреть, что там за шум.
Внезапно похолодев, я подумала о том, что могло бы случиться, если бы так и вышло. Пустился бы взломщик бежать? Или наутро мистер Уикер обнаружил бы нашего химика мертвым?
Подумав об этом, я тут же упрекнула себя в излишнем драматизме. Но, справедлив был упрек или нет, времени на подобные мысли у меня не оказалось: от раздумий отвлек резкий голос матери.
– Изабелла! Во имя неба, о чем говорит этот человек?
Непочтительная мысль о том, что мать, по крайней мере, не сумела найти в сообщении мистера Уикера ни намека на что-либо нескромное, послужила мне некоторым утешением.
– О наших исследованиях, мама́, – ответила я, выпрямляясь в кресле и поднимаясь на ноги. – Тебя это никоим образом не должно волновать. Но, боюсь, визит придется прервать: мне крайне необходимо поговорить с мистером Кемблом, и как можно скорее. Поэтому я, с твоего позволения…
Мать тоже встала и протянула руку мне вслед.
– Прошу тебя, Изабелла. Я ужасно беспокоюсь за тебя. Эта экспедиция, в которую ты намерена…
Должно быть, она действительно была обеспокоена, если заговорила о столь личных материях при постороннем – то есть мистере Уикере.
– Мама́, поговорим об этом позже, – сказала я, отнюдь не собираясь продолжать этот разговор. – Дело действительно неотложное. Я вложила в работу мистера Кембла немалые деньги и должна выяснить, сколько потеряла.
Глава вторая
У Фредерика Кембла – Синтез – Симпозиум – Лорд Хилфорд – Натали и ее виды на будущее – Две недели
Затворническая жизнь крайне отрицательно сказывается на живости речи. За эти годы я привыкла обдумывать свои слова, перечитывать их по нескольку раз и переписывать начисто, прежде чем отправить окончательный вариант письма адресату. Но мое замечание достигло предполагаемой цели – мать наконец-то позволила мне уйти под вежливые прощания Джулии, заполнявшие неловкие паузы. Но, стоило выйти на улицу, от моего удовлетворения не осталось и следа.
– Боюсь, я еще пожалею об этом, – призналась я мистеру Уикеру, натягивая перчатки.
– Не думаю, что вы потеряли так уж много денег, – заметил он, поднимая руку, чтобы остановить кеб-двуколку, направлявшийся к ближайшей извозчичьей бирже.
Вздохнув, я опустила его руку.
– Мой экипаж – через улицу. Нет, речь не о вложениях – жалеть о них мне и в голову не пришло бы. Только о том, что я упомянула об этом при матери. Сейчас она склонна считать ошибочным все, что бы я ни делала.
Мистер Уикер оставил это без ответа. Хоть отношения наши и сделались к тому времени теплее, между нами не было обычая обсуждать друг с другом личные неприятности.
– Впрочем, пропало не все, – сказал он. – Прошлым вечером, отправляясь спать, Кембл взял последний из дневников с собой, наверх, чтобы перечитать и подумать перед сном. Возможно, его жена и недовольна этой привычкой, но в данном случае нам остается только благодарить за нее бога.
(Тех из моих читателей, кого коробят подобные мелкие богохульства, должна предупредить: дальше последуют и новые. Во время выштранской экспедиции мистер Уикер сдерживал язык в моем присутствии, но после того, как мы свыклись друг с другом, за ним обнаружилась привычка поминать имя господа всуе. Если же подвергать его язык цензуре, вы не получите полного представления о его характере, и посему молю вас простить его – а заодно и мою – прямоту. Ни он, ни я особой религиозностью никогда не отличались.)
Миссис Кембл вовсе не была возмущенной домохозяйкой: она работала с мужем, взяв на себя практические заботы наподобие заказа и отмеривания химикатов, пока он часами таращился в стену и грыз разлохмаченный кончик пера, погрузившись в теоретические размышления. Однако она полагала, что работу следует отделять от повседневной жизни, и я – как вы могли заметить, человек того же склада ума, что и Фредерик Кембл – благословляла ее неспособность отучить мужа от его привычек.
Так я и сказала ей, когда мы прибыли в Таннер-филдс, в дом Кембла, служивший ему и лабораторией. Ответом мне был холодный взгляд, не вполне скрывавший нервозность, вызванную ночным вторжением.
– Благодарю вас, миссис Кэмхерст, но, боюсь, лабораторной посуды его привычки не уберегли.
– Позвольте взглянуть, – сказала я.
Миссис Кембл отвела нас в подвал, освещенный лишь лучами солнца, проникавшими внутрь сквозь подвальные окошки. Но масштаб разрушений нетрудно было оценить и в полумраке: повсюду битое стекло, сломанные и искореженные измерительные приборы… Воздух был полон вони химикалий, несмотря на распахнутые окна и усилия мальчишки, старательно вращавшего ручку вентилятора снаружи. Грабители не только похитили записи Кембла – они сделали все, что могли, чтобы замедлить его будущий прогресс.
– Мне очень жаль, миссис Кембл, – сказала я, зажимая нос платком. – Напишите моему поверенному, и я позабочусь о возмещении ущерба. Конечно, это не восстановит вашего душевного спокойствия, но… – я беспомощно развела руками. – Но хотя бы поможет восстановить лабораторию.
– Очень любезно с вашей стороны, миссис Кэмхерст, – смягчившись, ответила она. – Кембла я отослала наверх, чтобы не путался под ногами, пока я разбираюсь, что сломано, а что пропало. Люси приготовит вам чаю.
Мы с мистером Уикером послушно поднялись в гостиную, где обнаружили Фредерика Кембла, яростно строчившего что-то на листе писчей бумаги. Другие такие же листы были разбросаны по столу и по полу, и Люси, единственная незамужняя дочь Кемблов, безуспешно пыталась найти свободное место для подноса с чайными приборами и стопкой чистой бумаги. Увидев нас на пороге, она коснулась локтя отца.
– Папа́…
– Не сейчас! Дайте же мне…
Он резко мотнул головой – по-видимому, это должно было заменить взмах руки, поскольку руки его были заняты.
Люси отступила к нам.
– Что он делает? – тихонько, не смея повысить голос, спросила я.
– Записывает все, что удается вспомнить, – ответила Люси. – Из того, что было в похищенных дневниках.
После трех лет работы процесс консервации драконьей кости должен был отпечататься на изнанке его век: даже я запомнила его во всех подробностях, отнюдь не будучи химиком и не понимая, что означает большая их часть. Что же до остального…
– Мистер Уикер сказал, что последний из дневников уцелел, верно? А если так, что проку в прежних дневниках?
Большая часть прежних дневников описывала неудачные эксперименты и к данному моменту устарела.
