Глава четырнадцатая
В сердце болот – Пиявки – Сезон размножения – Охотники за знаниями
Думая, что за недели, проведенные на первой стоянке, я повидала Зеленый Ад, я сильно ошибалась.
По сравнению с настоящим болотом эти его верхние окраины – жалкая сушь с карликовой (как бы она ни превосходила высотой деревья и кусты саванны) растительностью. А вот спустившись к сердцу Зеленого Ада, действительно оказываешься в землях вод и гигантов.
Здесь деревья возносятся к небу метров на сорок, а то и пятьдесят, словно колонны какого-то великого храма. Огромные корни, не давая стволам упасть, тянутся по земле во все стороны, будто лепестки – порой так близко друг к другу, что между ними скапливается почва, и в образовавшихся таким образом «чашах» начинают расти деревья поменьше. Под пологом леса, кроме тех мест, где нечаянный солнечный луч, пробившись сквозь множество слоев зелени, достигает земли, царит изумрудный полумрак. В этой части болот еще жарче, но в то же время свет солнца приводит в восторг, будто несет с собой голоса ангелов.
Светлее всего там, где протоки настолько широки, что ветви не дотягиваются друг до друга и не могут полностью закрыть брешь. Но такое встречается редко: грозы и разливы трех рек, питающих болота, меняют ландшафт настолько, что узкий ручеек на будущий год может превратиться в одну из главных водных артерий дельты. Поэтому многие деревья растут прямо посреди мулинских «рек», точно острова, и вода под ними сплошь в светлых пятнах, как шкура пегой лошади.
Когда нам преграждали путь протоки, широкие и глубокие настолько, чтоб представлять собою серьезное препятствие, или, что случалось гораздо чаще, когда нам предстояло свернуть и пройти значительное расстояние вдоль русла, мулинцы останавливались, сооружали простенькие плоты и складывали на них груз, облегчая его переноску.
– Заправьте края штанин в чулки, – посоветовал нам мистер Уикер, тут же подкрепив совет собственным примером. – Меньше будет шансов обнаружить на ноге пиявку.
– По-моему, штаны только что стали моей самой любимой вещью на всем белом свете, – сказала Натали.
Заправив штанины в чулки, мы двинулись вниз по течению, то бредя по воде, то пускаясь вплавь. Когда все вышли на берег, наши хозяева с совершенно беззаботным видом принялись снимать с кожи пиявок. Мы, ширландцы, осмотрели самих себя и друг друга. Натали обошла меня кругом, дернула за рубашку… и издала какой-то странный звук – нечто вроде сдавленного стона.
– Ох, Изабелла… – сказала она. – Ты, э-э… твоя рубашка…
Во время наших упражнений подол моей рубашки выбился из-за пояса. Я крайне неразумно запустила руку за спину и тут же нащупала мягкое до отвращения тельце пиявки прямо над правой почкой.
Боюсь, это признание не пойдет на пользу моей репутации, но я взвизгнула и заплясала на месте, кружась, как кошка в погоне за собственным хвостом, в попытках разглядеть пиявку и избавиться от нее. Вотще: пиявка присосалась к телу, и шлепки ладонью вряд ли могли убедить ее отцепиться.
От мулинцев, нашедших мои ужимки крайне забавными, помощи не последовало. Наконец Акиниманби сжалилась надо мной: мистер Уикер придержал меня за плечи, остановив мои пляски, а она приподняла рубашку и сняла с меня пиявку. При виде этой твари я вздрогнула и еще долгое время продолжала трястись, то и дело ощупывая различные части тела, чтобы убедиться, что на мне не вздумалось прокатиться еще одному кровососу – по крайней мере, из тех, что крупнее москита. (Со временем, как уже говорилось, я привыкла к пиявкам, но первое знакомство с ними прошло не слишком-то безмятежно.)
Так шли мы и шли, пока не достигли места, где наша община решила устроить новую стоянку. Как им удалось его опознать, для меня загадка: мулинский ландшафт изменчив, словно морские волны. Где гарантия, что подходящее место к приходу общины останется таким, каким его запомнили, – если его вообще удастся найти? Этого я понять так и не смогла.
Остаток дня (и сил) ушел на то, чтобы помочь остальным расчистить место новой стоянки от кустов и молодой поросли, нарубить веток и соорудить шалаши для ночлега. Затем пришлось еще ставить наши собственные палатки, и, когда с этим было покончено, у меня не осталось желания даже поесть. Но Натали настояла хоть на каком-то ужине, поэтому я проглотила плантан и какой-то мучнистый корень, названия которого еще не запомнила, и рухнула лицом в подушку.
Так и шла наша жизнь в последующие месяцы. Община – или, скорее, та ее часть, что состояла из нас и семьи Акиниманби – никогда не оставалась на одном месте дольше трех-четырех недель. Сезон дождей был в разгаре, и это означало ежедневный послеобеденный потоп и частые ливни в другое время суток. Конечно, это не непрестанные дожди, какие можно наблюдать в иных частях света, но более чем достаточно. Снежные шапки гор в глубине материка таяли, Гирама, Хемби и Гаомомо разлились, и вскоре суши на болотах осталось не более двадцати процентов – остальное скрылось под водой. Места стоянок находились на возвышенностях, имевших шанс остаться над водой. И эти возвышенности образовались не случайно: Мекисава рассказал мистеру Уикеру, что в сухой сезон мулинцы заваливают их грудами сучьев и сажают там определенные растения, чтобы эти миниатюрные холмики не размывало.
Мало-помалу я начала понимать, что местный социум, хоть и совсем не так упорядочен, как те, что развились в более благоприятных природных условиях, организован куда лучше, чем могло бы показаться на первый взгляд. Мулинцы не могут позволить себе ни классового расслоения, ни сколько-нибудь примечательной дифференциации половых ролей – каждый должен делать, что может. Однако они не просто знали и понимали окружающую среду, но и понемногу изменяли ее под свои нужды. Вдобавок между общинами поддерживалась удивительно устойчивая связь – во-первых, благодаря постоянной миграции, во-вторых, при помощи «говорящих барабанов».
Последние привели Натали в неописуемый восторг. Имущества (особенно постоянного) у мулинцев очень мало, и эти барабаны, украшенные затейливой резьбой, – настоящая драгоценность для обитателей болот. Видели бы вы, с каким почтением их переносят со стоянки на стоянку! Объяснить, как ими пользуются, слишком сложно, попробую описать вкратце: у мулинцев есть способ перевода обычного языка на язык барабанного боя, которым и пользуются для обмена сообщениями между общинами. Передаваемое от стоянки к стоянке, сообщение способно пересечь болото из края в край гораздо быстрее любого гонца. Таким образом, барабаны позволяют мулинцам поддерживать связь с родными, живущими далеко, и часто используются, чтобы отыскать того или иного человека.
Все это мне однажды объяснил Мекисава, пока Натали расспрашивала очередного барабанщика о методах перевода.
– Очень полезно в это время года, – добавил он. – Подолгу ходить никому не хочется.
К этому времени мой мулинский заметно улучшился – настолько, что я могла поддерживать разговор не только при помощи существительных и жестов, как на первых порах.
