– Из-за дождя? – со смехом спросила я. – Могу себе представить!
– Из-за дождя, – подтвердил Мекисава. – И из-за драконов.
В тот момент мы были свободны от хозяйственных дел, и я рассудила, что могу расспросить его, не опасаясь, что интерес мой покажется эгоистичным.
– Отчего в это время года они опаснее, чем обычно? Им не по нраву такое множество воды?
Мекисава ухмыльнулся.
– Нет, воду они любят. Много воды – много пищи. Но их детеныши только что вывелись из яиц.
Я еле сдержалась, чтобы не вскинуться, как гончая, напавшая на след жирного, аппетитного кролика, однако успех был в лучшем случае неполон. В Зеленом Аду слишком легко было забыть о том, что лежит за его пределами, – и о большом мире, и о возможной войне. Удалось ли отбросить иквунде от рек, или ширландские солдаты и байембийские воины бьются с ними в эту самую минуту? Этого никак нельзя было узнать.
Но, даже если во внешнем мире началась открытая война, в Зеленом Аду я ничем не могла повлиять на ход событий (по крайней мере, так я тогда полагала). Драконьи яйца не могли бы помочь Анкумате сию же минуту. Однако слова Мекисавы напомнили мне об оба, ждавшем нас назад с обещанным.
Но делать было нечего: если яйца уже отложены и из них вскоре вылупятся детеныши, придется дожидаться следующего раза.
– Драконы откладывают их в воде? – спросила я. – Или на суше, а детеныши выводятся, когда кладку заливает водой?
На мой взгляд, вопрос был совершенно безобиден, но Мекисава, едва услышав его, хлопнул в ладоши (жест, отгоняющий злых духов или оберегающий от несчастья).
– Об этом я ничего не знаю, – сказал он.
Его странная реакция заставила меня призадуматься. Ключевое отличие мулинцев от соседних народов – даже от их близких родичей, маури – заключается не в чертах лица и не в языке, а в отношении к болотам, которые они зовут своим домом. Им досконально известно, какое растение полезно, а какое опасно, какое насекомое ядовито, а какое можно съесть на обед. Они охотятся на множество различных животных – даже на гиппопотамов и лесных слонов (против которых применяют некоторых из тех самых ядовитых насекомых), и об их знании повадок и циклов развития всех этих зверей любой натуралист может только мечтать.
И вот мулинский охотник заявляет, будто не знает, где болотные змеи откладывают яйца! Думаю, вы, дорогие читатели, поймете, что это не могло не вызвать подозрений.
Обдумав несколько возможных ответов, я остановилась на этом:
– Многие животные могут быть очень опасны, если подумают, что ты угрожаешь их потомству. Мне бы хотелось по крайней мере знать, где нужно поостеречься, чтоб не наткнуться на кладку драконьих яиц.
Конечно, рано или поздно я собиралась отправиться на их поиски; все это было лишь способом расспросить его, не раскрывая своих намерений.
Много же проку он мне принес!
– Детеныши уже вывелись, – отвечал Мекисава. – Кладок нет. Нигде.
– Да, но если мы все еще будем здесь во время следующего откладывания яиц…
Мне следовало быть благоразумнее. Ив де Мошере утверждал, что мулинцы обожествляют драконов, но до сих пор я не видела этому никаких подтверждений, кроме того самого мифа – сказания о том, как люди стали смертными. Но ведь утверждение на чем-то да было основано! Несомненно, я наткнулась на некое табу, и в том, что жажда познания заставила меня забыть об осторожности, ничьей вины, кроме моей собственной, нет.
Мекисава больше не обмолвился на эту тему ни словом, и мне пришлось сдержать желание расспросить остальных членов общины в надежде найти кого-нибудь поразговорчивее. Вместо этого я пересказала наш разговор спутникам, и мы принялись думать, что делать дальше.
– Времени у нас теперь довольно много, – сказал мистер Уикер. Сезон дождей означал, что мулинцам нужно лишь закинуть сеть в воду – и ужин готов. Большую часть дня они проводили в безделье, песнях и плясках, отвлекаясь только на мелочи, наподобие выколачивания куска свежей тапы или плетения новой корзины. – Мы собрали много информации, полезной для натуральной истории в целом. Думаю, пора бы нам сосредоточиться непосредственно на драконах.
Я согласно кивнула. Нескольких драконов мы мельком видели издали, а ко многим, по всей вероятности, и приближались: болотного змея, желающего остаться незамеченным, разглядеть почти невозможно. Одним словом, ничего нового нам до сих пор узнать не удалось.
– Конечно, яйцами заниматься рано, – сказала я. – Но ведь мы практически ничего не знаем о том, чем питаются болотные змеи, как охотятся, где ночуют, в чем отличие самок от самцов, каковы их брачные игры…
Все это я отсчитывала на пальцах и остановилась только потому, что кончились пальцы на руке. А могла бы и продолжить: со времен экспедиции в Выштрану мои представления о круге задач и интересов натуралиста весьма и весьма расширились.
– И даже не знаем, как наблюдать их, не подвергаясь опасности, – заметила Натали.
Это и стало первым вопросом, на который следовало найти ответ.
Посвящая большую часть времени помощи хозяевам в повседневных делах, мы считались хоть и не слишком умелыми, но вполне достойными членами общины. Теперь, подняв головы как натуралисты, мы встретились с большими трудностями. Нет, не с враждебностью per se
[6]. Нас попросту не поняли.
– Сейчас время отдыха, – сказала Акиниманби, подкрепляя безделье словом. Мекисава, сидевший рядом с ней, ошкуривал ветку, чтоб сделать из нее новое копье, но трудился без особого энтузиазма: так ширландский крестьянин строгает палочку, чтобы хоть чем-то занять руки. – Зачем куда-то ходить, если в том нет нужды?
– У нас нужда есть, – возразила я, но тут же умолкла. Большая часть причин, что я могла бы назвать, была совершенно чуждой ее миру; я могла бы потратить на объяснения целый час, но так и не добиться успеха. Здесь, в Зеленом Аду, не было ни Коллоквиума Натурфилософов, ни журналов, в которых можно публиковать научные статьи, ни шумных похвал в адрес их авторов. А простое научное любопытство, как выяснилось еще в Выштране, мало что значило в глазах тех, для кого предмет моего интереса – всего лишь нечто обыденное, а нередко и досадное. (За примерами далеко ходить не нужно: в Ширландии существуют натуралисты, изучающие местных насекомых и птиц, но тех, кого интересуют обитатели более отдаленных земель, намного больше – взять хотя бы меня.)
Акиниманби терпеливо ждала, пока я размышляла, как объяснить ей, в чем дело, не показавшись при этом сумасшедшей. Наконец я сказала:
– Представь себе, что мы – своего рода охотники. А наша дичь – знания.
Глаза ее едва не вылезли из орбит, и я осознала свою ошибку.
– Но все не так, как в вашем сказании о человеке, совершившем дурное, убив дракона! Мы никого не хотим убивать. Забудь, что я сказала про охоту: мы собираем знания, как вы собираете пищу. Знания служат нам пищей для ума. Или, точнее…
