Я едва не полетела дальше. Подвесные ремни поддерживали меня лишь отчасти, а «Фуркула» остановилась под таким углом, что я повисла на поперечине, от встряски чудом не вырвавшейся из рук. Я издала весьма недостойный звук – нечто среднее между воплем и визгом – и вцепилась в вилочку мертвой хваткой. В этот миг я всей душой желала лишь одного: чтобы она не сломалась.
Кость выдержала. А вот пальцы мои долго продержаться не могли: рано или поздно они ослабнут и разожмутся. Подумав о том, чтоб удержаться от падения иными средствами, я огляделась, увидела рядом ветку и попыталась закинуть на нее ногу.
От этого мой планер покачнулся и утратил шаткую опору. Под треск ломающихся веток мы с «Фуркулой» снова полетели вниз. На миг мы оказались в относительной пустоте, и, опасаясь окончательно лишиться поддержки подвесных ремней, я инстинктивно рванула нос планера книзу. «Фуркула» врезалась носом еще в одну ветку, перевернулась вверх ногами и вновь остановилась.
Как только сердце несколько успокоилось и забилось относительно ровно, я поняла, что невзначай улучшила свое положение. Конечно, я все еще оставалась на убийственной высоте, но теперь меня, по крайней мере, отгораживал от потенциальной гибели планер.
Убедив себя отпустить вилочку, я с величайшей осторожностью высвободила руки из подвесных ремней, медленно развернулась, сместилась в сторону и устроилась на костях, из которых была связана овальная рама, служившая центром каркаса. Ветки под моим весом могли бы и обломиться, а вот драконья кость должна была выдержать.
Покончив с этим, я несколько долгих минут сидела, зажмурившись и не думая ни о чем, кроме собственного дыхания да сердца, гулко стучавшего в груди. Наконец, более-менее успокоившись, я открыла глаза и огляделась.
К счастью, планер не смог пробить верхнего яруса джунглей. Уровнем ниже ветви росли намного гуще, и любая из них легко проткнула бы меня сквозь холст. Еще ниже ветвей почти не было; достигни я этого нижнего яруса – остановилась бы только на земле, в тридцати метрах внизу, и неминуемо разбилась насмерть. Но вышло так, что я отделалась всего лишь множеством синяков и царапин, да растяжением плечевых связок. Для приземления на потерявшем управление планере – можно считать, практически не пострадала.
Оставалось только спуститься на землю живой.
Тут я с тоской вспомнила о веревке, оставшейся висеть над островом среди водопада. Как бы она сейчас пригодилась! Без нее мне предстоял долгий опасный спуск – такой, которого я могла и не пережить.
Что из имеющегося я могла бы использовать вместо веревки? Одежда, если разрезать ее на полосы? Но мысль о спуске вниз, а затем и выживании в Зеленом Аду нагишом меня отнюдь не прельщала: я была вовсе не так вынослива и устойчива к местным болезням, как мулинцы. Бечевка и кишки, которыми связан планер? Слишком тонки, чтоб удержать в руке, и слишком крепко стянуты. Холст с крыльев планера?
Да, по сравнению с немногими альтернативами, этот выход явно был лучшим. Но идеальным его не назову. Резать плотную, пропитанную соком каучуконоса ткань перочинным ножом, балансируя на ветках дерева, среди которых застрял мой планер…
Урожай, который удалось собрать, не подвергаясь опасности, оказался не слишком обилен. Однако мне приходилось видеть, как мулинцы лазают по деревьям при помощи лиан, захлестнув стебель петлей вокруг ствола и упираясь ногами в кору. Там, где по пути не было подходящих веток, я могла попробовать сделать так же.
Спуск на землю вымотал меня до предела. Как я уже говорила, описывая воздушные мосты, лазала я плохо (хотя к тому времени, как оказалась внизу, значительно улучшила этот навык). Я то и дело оскальзывалась. Раз десять была вынуждена останавливаться и отдыхать. Растянула запястья и щиколотки, до крови ободрала левое колено и бессчетное множество раз напоролась на острые шипы, пока не додумалась обернуть кисти рук полосами холста, пропитанного соком каучуконоса.
Единственным положительной стороной дела был шанс понаблюдать за лесной жизнью под новым углом. (Если вы сомневаетесь в том, что я, рискуя жизнью, могла хоть сколько-нибудь интересоваться такими вещами, поймите: это было единственным способом отвлечься от грозившей мне опасности.) Вокруг порхали птицы, жужжали насекомые, с ветки на ветку скакали обезьяны. В каких-то десяти футах от себя я увидела стрекодрака, садящегося в гнездо, и обнаружила, что эти существа питаются не только насекомыми, но и крадеными яйцами.
Все, что удалось увидеть, следовало бы записать, но в джунглях почти стемнело. Добравшись до нижнего яруса веток, я была вынуждена задуматься над сложившейся ситуацией. Стоит ли завершать спуск?
Мысль о ночлеге на дереве отнюдь не воодушевляла, однако я жутко устала и телом и умом, что делало дальнейший спуск еще более опасным; к тому же, это была бы моя первая ночь в Зеленом Аду без убежища в виде палатки либо шалаша и даже без света костра, отпугивающего зверей. Между тем в болотах водились ночные хищники, и некоторым из них наверняка хватило бы смелости напасть на одинокую беззащитную женщину.
Нет! Дерево, и только дерево! Привязавшись к стволу полосами холста моей бедной, разделанной на куски «Фуркулы», я попыталась хоть немного отдохнуть.
Думаю, вы понимаете, что это оказалось проще сказать, чем сделать. К звукам джунглей я давно привыкла, но, когда между мной и животными, их издающими, не было никакой, пусть даже самой тонкой преграды, они зазвучали совсем иначе. Кроме того, никакая привязь не могла убедить мозг в том, что я не свалюсь с ветки, стоит мне хотя бы поглубже вдохнуть. Вдобавок, я не могла не думать о товарищах, видевших мои виражи над болотом. Возможно, видели они и мое падение, и при одной мысли об их тревогах начинало щемить сердце.
Далеко ли меня занесло? По смутным ощущениям, планер шел на юг, а затем свернул к востоку, но кроме этого я ничего определенного сказать не могла – ни о направлении, ни о расстоянии.
Но тут во мне вновь ожил ученый-натуралист. Со всей очевидностью, я находилась не в сердце Зеленого Ада, не в этой сырой, запутанной речной дельте. Почва внизу была заметно суше, и это значило, что я на склоне, но не слишком высоко: местная растительность была совсем не такой жалкой и чахлой, как та, среди которой мы стояли лагерем в первые дни, дожидаясь мулинцев. (Нужно заметить, «чахлой» та растительность была только по меркам Мулина: в Ширландии ее сочли бы весьма почтенным, хоть и фантастически заросшим, лесом.) Между тем полет длился не так долго, чтобы планер унес меня куда-либо к побережью залива. Следовательно, я была где-то в юго-западном секторе болота и, пойдя на запад и, возможно, немного вниз, снова могла выйти к Великому Порогу, где меня отыщут товарищи – если до этого я не наткнусь ни на кого из мулинцев.
И если останусь жива. Воды и пищи у меня было совсем немного, и посему вопрос моего выживания оставался открытым.
Страхи долго не давали мне уснуть, но усталость способна перевесить многое. В конце концов мне удалось урвать толику сна, но перед самым рассветом меня разбудил внезапный испуг.
