* * *
Поначалу я была полностью дезориентирована. Я совершенно не понимала, где я и что со мной. На миг почудилось, что я вот-вот упаду. Я вцепилась в ближайшую ветку и тут же зашипела от боли в исколотых пальцах. Все тело ныло. Так скверно я себя не чувствовала с тех пор, как болела желтой лихорадкой. Но мало-помалу сердце успокоилось, и я поняла, чего не учла, откладывая завершение спуска до утра: неудобная, полная страхов и тревог ночевка на дереве заметно усугубила страдания от всех вчерашних ссадин, ушибов и растяжений.
Но пока что с этим ничего нельзя было поделать. Я методически размяла все тело, разогревая окоченевшие мышцы и суставы, насколько это было возможно, не отвязываясь от дерева (с этим мне вовсе не хотелось торопиться). Затем я задумалась о воде и пище в узле за спиной. Не покончить ли с ними немедля, чтоб подкрепить силы? Или лучше сберечь на будущее?
Так и не успев принять решение, я заметила движение внизу. Первым, что пришло в голову, было: «Хищник!» Я замерла, но тут же увидела, что это не зверь, а человек.
Я была крайне утомлена и напугана, и еще не успела сориентироваться. Вдобавок с кем, кроме мулинцев, можно было ждать встречи здесь, в южной части Зеленого Ада?
– Алло! Эй, там, внизу! Ох, слава богу, вы здесь. Я так боялась, что…
Люди замерли и подняли копья, точно готовясь к атаке. Вот тут-то, с великим запозданием, я и заметила все те детали, что должны были меня насторожить.
Передо мной стояли не низкорослые и худощавые охотники-мулинцы. Эти люди были заметно выше и темнее кожей – почти как йембе. Их руки и голени были украшены браслетами с длинной, густой бахромой, а кроме копий они несли с собой щиты из кож, натянутых на деревянные рамы. И по болоту они двигались молча, что мулинцы делают крайне редко.
Да, это были пришельцы, принадлежавшие к некоему не встречавшемуся мне прежде народу, и, судя по вооружению, явились они не с миром.
Вы можете заметить, что я могла бы узнать их намного раньше. Соглашусь, это вполне справедливо. Правда, точных их изображений я прежде не видела – только карикатуры, часто публиковавшиеся в те дни в ширландских газетах, весьма утрированные, дабы вернее расшевелить в умах поддержку колонии в Нсебу и союза с Байембе. Но и этих карикатур могло бы оказаться достаточно.
Это были воины-иквунде.
Как это ни смешно – да, теперь, многие годы спустя, я могу посмеяться над этим, – они очень долго не могли заметить меня. Им просто не приходило в голову искать меня на дереве. Наконец один из них догадался поднять взгляд – и от неожиданности отпрянул назад на целый шаг.
К тому времени я успела пожалеть, что не отвязалась от дерева – в этом случае я хотя бы могла попробовать спрятаться. Но я все еще была привязана к стволу, а уж взять назад неразумные слова, привлекшие ко мне внимание, тем более не могла. Тот, кто увидел меня первым, указал на дерево копьем, и все они быстро, негромко заговорили между собой.
Язык иквунде не принадлежит к сахимбийской языковой семье, и я не смогла понять ни слова. Однако, судя по тону и враждебным взглядам в мою сторону, речь шла отнюдь не о милосердии. Путаясь в собственных пальцах, я принялась развязывать узлы.
Похоже, это заставило иквунде поспешить с решением. Один из них вырвал из рук того, кто заметил меня, копье и щит, очевидно, приказывая ему лезть за мной. Видя это, я удвоила усилия – хотя к чему? Уж не подумала ли я, что сумею удрать? Однако следовало попробовать. С чем бы они ни явились сюда, впутываться в их дела мне вовсе не хотелось.
Между тем заметившему меня иквунде полученный приказ явно пришелся совсем не по нраву, и вскоре я поняла отчего. Конечно же, иквунде – жители степей и пустынь, скотоводы (по крайней мере, были скотоводами, пока инкоси Отаку Зам не перенаправил их усилия на покорение соседей), и обнаруживший меня воин умел лазать по деревьям не лучше моего. Он попросил одного из товарищей подсадить его, но последовавшее за этим единоборство с деревцем-паразитом, обвившимся вокруг ствола моего дерева, далось ему из рук вон плохо.
Мои достижения тоже оставляли желать лучшего. Мне наконец-то удалось отвязаться, но, попытавшись сменить позицию, я едва не свалилась вниз. Путь к земле преграждал преследователь, перепрыгнуть на соседнее дерево, как обезьяна, я не могла. Снова наверх? Но добраться до голого каркаса «Фуркулы» не удастся, а если и удастся, что в этом проку?
Я полагала, что на такой высоте копьем меня не достать. (Тогда я еще не знала, как далеко воин-иквунде способен метнуть копье.) Учитывая, как скверно мой преследователь лазал по деревьям, стоило просто посидеть и переждать – ведь у иквунде, несомненно, имелись и другие неотложные дела.
Однако я недооценила целеустремленности и ловкости воина, посланного за мной: ему удалось подобраться ко мне – так близко, что, будь на мне юбка, он схватил бы меня за подол. В испуге я брыкнула ногой, пытаясь отбить его руку, а то и попасть по голове.
И совершенно напрасно. Попытка отбиться лишила меня и без того шаткого равновесия, и я полетела вниз.
Я в панике схватилась за ветку, благодаря чему удалось замедлить падение. До некоторой степени смягчили удар о землю и кусты, в которые я угодила на лету. Всего этого оказалось довольно, чтоб дело обошлось без переломов. Однако удар был силен – настолько, что дух перехватило. А если бы и нет, меня все равно настигли бы прежде, чем я успела бы сбежать.
Иквунде окружили меня. Их было пятеро, и с моей точки зрения, с земли, выглядели они весьма устрашающе. Один из них резко спросил меня о чем-то. Ответить я, конечно же, не смогла. Он повторил вопрос. Злость в его голосе усиливалась с каждым словом, и я не на шутку испугалась, что меня вот-вот убьют – просто за неспособность понять и ответить.
Я выставила вперед ладони, будто это могло уберечь от подобной судьбы.
– Я безоружна. Видите? Я вам ничем не угрожаю. Я…
Думаю, они поняли меня не более, чем я их. Один из воинов сорвал с моей спины узел и вывалил наземь его содержимое – блокнот, иглу, клубок ниток и остатки скудных припасов. Подняв блокнот, он начал листать его.
– Я ученый, – сказала я, хотя и знала, что слова бесполезны. – Вы же видите. Я здесь только ради науки.
Но ради чего я здесь, им было все равно. Факт оставался фактом: я видела их, воинов иквунде, в Зеленом Аду, где им вовсе не полагалось быть.
Как и у рек, на территории, как будто принадлежавшей Байембе. Но там стояли на страже наши солдаты, и можно было предположить, что они неизбежно попытают счастья здесь, несмотря на жуткую славу этих мест. О предыдущих попытках я от мулинцев ничего не слышала – по всей вероятности, эта была первой.
Однако их было только пятеро. Других поблизости не наблюдалось. Пять человек могут быть опасны для меня, или для мулинцев, но не для всего же Байембе! Даже эти пятеро, чьи характерные регалии мне наконец удалось опознать: это были лабане – самые отборные воины, имевшиеся в распоряжении Иквунде. Их отбирали в возрасте десяти лет и интенсивно обучали всему необходимому, а следующие двадцать лет они проводили в полку, со своими новыми братьями, согласно возрасту. Цебане (именно такова правильная форма единственного числа, хотя в то время ее невозможно было встретить в ширландских газетах, да и сейчас она употребляется нечасто), состоящий на службе, не имеет права жениться: в его жизни нет ничего, кроме верности своим братьям и преданности инкоси, правителю Иквунде. А дело для него у инкоси только одно – война.
