А между тем всякое большое народное движение только тогда достигает намеченных целей, когда таковые являются вполне ясными и не очень сложными для восприятия. Лозунги должны быть краткими, сжатыми и по форме, и по содержанию. «Большевизм – это значит не воевать» – вспоминались мне лаконические изречения солдат на выборах в Черниговской губернии. А тут звали народ на одновременное осуществление и национальных, и социалистических идеалов в их сложном взаимном переплетении, надуманном кабинетными людьми, но весьма неясном и туманном для человека от плуга или станка, для огромной массы крестьянства, рабочих, мелких городских ремесленников – словом, для всех тех, кто не причислялся тогда к буржуазии.
Вскоре Директория и правительство почувствовали всю тяжесть взятого ими на себя бремени. Конкретная цель восстания была достигнута, гетман низложен, Киев взят. Лучшие элементы повстанческой армии стали расходиться по домам. Те же, кто шел ради наживы и грабежа, были весьма разочарованы… Впоследствии они нашли себе применение и запятнали доброе имя первоначального состава украинской армии зверскими погромами евреев, грабежом, убийствами и издевательствами.
В Одессе в это время наблюдалось мирное сожительство представителей Антанты с русской добровольческой армией. Антанта проявляла полное безразличие к идейной стороне украинского движения. Французы как бы окопались в Одессе и ее окружности и не проявляли признаков дальнейшего продвижения. А на севере накоплялись большевистские тучи, готовые разразиться над Украиной…
Тогда наконец призадумались. За бортом государственного корабля оказались почти все умственные силы Украины, Директория осталась в одиночестве с небольшой горсточкой людей, способных к государственной работе, из числа «трех партий, принимавших участие в восстании».
Начались переговоры Директории и правительства с партиями центра. В министерствах, в центральных учреждениях и на местах не хватало опытных людей. Надо было организовать представительство за границей, послать миссии во все государства.
Однако и в это время решено было искать сотрудничества «справа» лишь для чисто технических заданий. Общий же курс и направление должны были оставаться прежними. Речь шла в первую очередь о должностях товарищей министров, директоров департаментов и т. д…
С другой стороны, Директория понимала, что партии центра и не согласились бы взять на себя ответственность за продолжение той же политики и поставили бы, в качестве условия своего вхождения в кабинет, требование о самой коренной и радикальной перемене всей системы, всего режима.
«Оказание технической помощи» началось с назначения Фещенко-Чоповского в качестве товарища министра торговли и промышленности. Засим, в связи с предстоявшей посылкой за границу дипломатических миссий, возник вопрос о назначении меня товарищем министра иностранных дел и о моей поездке за границу.
Наша партия стала на ту точку зрения, что серьезность момента обязывает всех нас к оказанию Директории посильной помощи, хотя бы на первых порах и чисто технической. Но помимо сего было ясно, что фактически сдвиг в первоначальной позиции Директории уже наступил и что за первым шагом вправо последуют дальнейшие.
Лично мне деятельность в области внешней политики представлялась чрезвычайно важной в смысле возможности контакта с Западной Европой и ее влияния на ход событий. Я принадлежал в этом отношении к той среде мирных обывателей, которые одинаково боялись и опытов российских реставраторов, и опытов нашего кустарного социалистического движения. И если старые призраки царской России с ее погромами были еще столь свежими в моей памяти, то и те миражи, которые уже смутно вырисовывались тогда на горизонте прямого и безудержного устремления к социалистическому строю, заставляли крепко задуматься… А когда в Конотопе и Бахмаче солдаты произвели примерную экзекуцию несчастных пассажиров-евреев, имевших дерзость ехать в поездах по своим буржуазным делам, то стало еще яснее, какие результаты может дать «радикальная ломка буржуазного строя».
Быть может, я переоценивал в то время значение помощи, которую могла оказать Украине Западная Европа. Факт тот, что без вмешательства и влияния Европы я не представлял себе возможности избежания продолжительнейшей внутренней, гражданской войны. Но уже и для того только, чтобы отвратить нашествие большевиков с севера, помощь со стороны Антанты была крайне необходимой.
Я поставил вопрос о моей кандидатуре на обсуждение моих товарищей по Центральному комитету еврейской территориалистской организации. Речь, конечно, шла не о каком-либо мандате, ибо ЕТО никогда не была политической партией, да и не могла быть таковой по всему строю политического мышления ее родоначальников Зангвилля и Мандельштама. Но мне хотелось узнать мнение близких для меня людей в столь важном вопросе. Мои старые, испытанные друзья высказались в положительном смысле.
Мнение партии и организации, к которым я принадлежал, уже были мне известными.
Оставалось самому мне разрешить этот вопрос окончательно.
К личности В. М. Чеховского, при всем расхождении наших политических взглядов в это время, я относился с большим уважением и теплыми симпатиями. Мы были связаны старыми отношениями – и я знал заранее, что работа с ним будет для меня и легкою и приятною.
В составе министерства находился также профессор О. О. Эйхельман, впоследствии товарищ министра, близкий друг всей нашей семьи, специалист международного права, популярный во всем Киеве и известный своей спартански скромной жизнью вечного труженика. Из киевского адвокатского сословия в министерстве состояли А. И. Яковлев, товарищ по комитету партии, который занимал тогда пост директора департамента, и Н. Г. Левицкий, вице-директор того же департамента.
Все это были старые знакомые, с которыми можно было наладить совместную дружную работу. Но решающим для меня было то обстоятельство, что вопрос шел о моей работе в самом министерстве лишь в течение 2–3 недель для ознакомления с составом заграничных миссий и завершения их организации, после чего я должен был выехать в Одессу, для переговоров с французским военным командованием, а засим – в Париж, в качестве члена украинской делегации при Конференции мира. Звание же товарища министра было необходимо для того, чтобы у меня была возможность выступать от имени правительства не только в Париже, но и в Одессе, и в Лондоне и т. д.
Такая работа представлялась мне наиболее для меня приемлемой ввиду моей веры в необходимость помощи со стороны Западной Европы. И я принял на себя в первых числах января предложенный мне пост с доброй верой в возможность быстрого получения этой помощи.
В Министерстве иностранных дел я застал работу по составлению заграничных миссий почти законченной. Главное внимание было обращено на состав делегации, едущей в Париж. К сожалению, я не имел тогда никакого представления о Г. М. Сидоренко, главе этой делегации. Он находился в это время в Яссах и собирался проехать прямо в Париж. Точно так же я совершенно не знал доктора Панейко, известного галицийского деятеля и публициста. Но зато личность А. Я. Шульгина, бывшего министра иностранных дел при Центральной раде, третьего делегата дипломатической секции в Париже, была мне не только близко знакомой, но сулила все возможности ценного и плодотворного сотрудничества. Я знал Шульгина еще студентом. Он принадлежит к числу наиболее благородных, искренних и культурных украинских деятелей, и можно было заранее предвидеть то хорошее впечатление, которое он произведет в Париже.
