Клемансо был очень любезен, но во всех его коротких ответных репликах чувствовалась неискренность и явное желание скрыть от нас свои настоящие мысли, симпатии и стремления в отношении Польши, Украины и вообще всего вопроса о русском наследстве. Он порицал действия Галлера, соглашался, что среди польской интеллигенции очень много реакционеров и антисемитов… Но все же мы находились тогда в кабинете главного сторонника создания огромнейшего Польского государства за счет земель соседних народов, отца французской идеи о великой Польше. И сколько ни старался этот испытанный старый дипломат вселить в нас, случайных и невольных дилетантов дипломатии, веру в его неудовольствие по адресу Галлера, мы все же ушли от него с иными думами по сему предмету…
Для изложения подробностей этой беседы время еще не наступило.
В частности, по вопросу о вмешательстве Франции во «внутреннее дело» защиты еврейства от притеснений и погромов в странах Восточной Европы, тот же Клемансо, ничего не сделавший для украинских евреев, выступил с громовым письмом по поводу еврейских погромов и взрывов антисемитизма в Польше. Письмо это, адресованное, насколько помнится, Падаревскому, было опубликовано в газетах, произвело огромное впечатление на польское правительство и население. Погромы в Польше прекратились, и продолжались лишь отдельные случаи издевательства над евреями в поездах, на улицах, сопровождающиеся отрезанием бороды, удалением из поездов и т. д. Письмо было написано в очень сильных выражениях, на сей раз Франция действительно являлась защитницей угнетенных и выступала с открытым забралом против несправедливости и жестоких самосудов над невинным еврейским населением. Но это было сделано лишь для Польши, Франция сознавала недопустимость погромов в стране, которой она так покровительствует. Ей необходимо было озаботиться не только о прекращении погромов в Польше, но и о спасении престижа самой Польши, как вновь нарождающегося государства, в глазах Америки, Англии и всех цивилизованных народов.
Тени убитых и умученных евреев на Украине и стоны живых уцелевших, их страхи за ближайшее будущее так и не вызвали такого же вмешательства Клемансо либо его сотрудников по Конференции мира в защиту еврейства на Украине… Во внутренние дела Украины они так-таки и не пожелали вмешиваться…
В «русском отделе» французского Министерства иностранных дел явно ощущалось тяготение к старой ориентации Франции на единую и сильную Россию. Пишон, Бертело и Камерер находились в то время под сильным влиянием той доминирующей мысли, что Россия в конце концов непременно восстановится, что если даже предприятия Колчака, Деникина и Юденича не приведут к такому результату, то это случится позже «чисто стихийным путем». С одной стороны, чувство долга к бывшей союзнице, столь содействовавшей в начале войны спасению Парижа, с другой стороны, чувство страха пред такой стихийной возможностью восстановления России удерживали министерство от выявления сочувствия полному осуществлению права народов России на самоопределение. Пишон и его сотрудники находились в то время под влиянием кругов Сазонова, а также Маклакова. И они говорили вслед за ними о создании единой России «с автономиями для народностей». Они видели по-прежнему в такой будущей физически мощной России свой оплот на Востоке против Германии.
Относясь скептически к боевым способностям Деникина и весьма раздраженные тем, что этот генерал считался все время с одной лишь Англией, как главной его покровительницей, министерские круги
[11] все же настоятельно рекомендовали нам путь соглашения с армией и правительством Деникина. Они указывали нам, что сила Деникина заключается в упорной поддержке со стороны Англии, и верили в возможность его конечного успеха при помощи английских танков и пушек.
Эта ориентация Министерства иностранных дел на Россию не разделялась, однако, некоторыми влиятельными военными и общественными кругами Франции.
Куда больше симпатий и действенной поддержки со стороны этих влиятельных кругов вызывала ориентация на Польшу. Эта ориентация заключалась в проекте создания, в противовес Германии, великой Польши, за счет соседних германских, белорусских, литовских и особенно значительной части украинских земель. Проект создания такой великой Польши пользовался особенно сильными симпатиями военных кругов Франции и самого Клемансо. Последние готовы были, в тайниках своей души, признать на бумаге независимость маленькой Украины, фактически подчиненной Польше и идущей у нее на буксире, в качестве пушечного мяса против Германии. Завершением такой коалиции великой Польши и маленькой Украины на Востоке являлся план привлечения к ней Румынии, а если удастся, то и Чехословакии.
И Польша, и Румыния, и Чехословакия имеют свои виды и притязания на сохранение за собою различных земель с украинским населением. На этих притязаниях отчасти и была построена идея коалиции, причем руководящая роль предназначалась Польше, как наиболее верной и надежной союзнице Франции. Общипанная с запада в пользу Польши, Румынии и Чехословакии, Украина рисовалась в воображении авторов этого проекта лишь в границах до Днепра, левая же часть Приднепровья предназначалась для успокоения притязаний Великороссии.
Весьма характерно, что названные две ориентации, на Россию или на Польшу, никогда резко не противопоставлялись одна другой пред внешним миром. Представители столь различных взглядов и политических прогнозов о желательности той или иной политики Франции в Восточной Европе действовали, как бы по молчаливому уговору, параллельно. Ставили как бы на две карты, страховали себя на оба случая… Не удастся сильная Польша, будет сильная Россия, и наоборот. Суть в том, чтобы иметь впоследствии сильную опору против немцев в лице того или другого мощного союзника…
Мысль же о возможности приобретения в Восточной Европе нескольких друзей и их симпатий, в лице всех или большей части народов бывшего Российского государства, плохо вязалась со всем укладом и навыками французской политики и с основными свойствами французского мышления и чувствования. Французы были слишком проникнуты и пропитаны духом централизма. Сама Франция, как централистически-бюрократическое государство, является живым примером психологии французского народа и его самых талантливых представителей в вопросах системы государственного строительства. Трудно было сразу примириться с утерей одного сильного союзника на Востоке и необходимостью приискания на его место нескольких союзников, в лице новых государственных образований.
И лишь небольшая группа депутата Франклен-Бульона, Пелисье и несколько других искренних друзей Украины, обстоятельно изучивших украинский вопрос, питали действительное сочувствие к справедливым домоганиям украинского народа и оказывали посильное содействие украинской делегации в ее работе в Париже. Вполне добросовестно и разумно эта группа советовала нам ставить требование об украинском Учредительном собрании в качестве основного лозунга нашей программы, отодвигая вопрос об окончательном устройстве Украины до того времени, когда явится возможность созыва и вотума названного Учредительного собрания по этому вопросу. Для ближайшего же времени она рекомендовала добиваться фактического признания украинской Директории и правительства и оказания им моральной и технической помощи в борьбе с анархией и большевизмом.
