Колебания внешней политики Османской империи, ксенофобия некоторых великих визирей иногда имели следствием суровые меры по отношению к иностранным негоциантам. Кроме того, коррумпированность правительственных чиновников, вымогательства, пренебрежение официальными документами — все это в значительной степени сковывало деятельность иностранных купцов: для того чтобы добиться хотя бы частичного удовлетворения их претензий, требовались целеустремленность, настойчивость и огромное терпение представлявших их страны послов. Впрочем, иностранцы редко становились жертвами произвола и насилия, их жизнь в Стамбуле подчас была трудна, но всегда оставалась сносной. Иногда они пускали корни в местную почву и делались родоначальниками той любопытной породы людей, что зовутся «левантийцами», или «уроженцами Перы» — «перотами». Позднее, в XVIII и XIX веках, они превратятся не только в экзотический, но и весьма влиятельный элемент жизни Стамбула. С середины XVII века Пера принимает облик фешенебельного европейского городка, и эти характерные ее черты с течением времени еще больше усилятся. За пределами Галаты и Перы не встретить ни одного «франка», ни в Стамбуле, ни в деревнях по Босфору, ни в Ускюдаре: местопребывание европейцев четко определено, и сами они не имеют никакого желания переходить поставленный им предел, довольствуясь молчаливо предоставленной им свободой передвижения и деятельности внутри заданного периметра. Хотя им, собственно, нечего опасаться и за его пределами, но внутри его они чувствуют себя в большей безопасности. Вот так мало-помалу растет Пера, город «неверных», перед лицом Стамбула, города османов.
Социальные категории: имперские чиновники
Невозможно составить себе верное представление о населении Стамбула, оперируя лишь критериями расы и религии, или, как некогда говорили, «нации», совмещая оба критерия. Этот критерий (или критерии) проливает слабый свет на то, что ныне обозначается как «социальные структуры»: можно, конечно, сказать (если выражать свою мысль слишком обще), что турки это господа и занимают они все важные посты в административной иерархии, и что, с другой стороны, меньшинства подавлены и имеют право развивать свою деятельность лишь в частном секторе. Такая классификация, имеющая основой дихотомию населения на мусульман и не мусульман, частично принимает во внимание одно из социальных делений, действительно присущее османской столице. Однако она имеет определенную ценность лишь постольку, поскольку прилагается к официальному аспекту жизни Стамбула. Вместе с тем она явно недостаточна, а следовательно, и непригодна в исследовании корпораций, которые как раз и составляют главный стержень всей экономической и социальной жизни столицы.
Все же религиозным фактором не следует пренебрегать. Турки, убежденные мусульмане, приложили к своей Империи предписания Корана, причем сделали это, проявив большую толерантность. Согласно этим предписаниям, в исламском государстве только мусульмане имеют право на звание полноправного гражданина
[6] и могут занимать руководящие должности; остальную часть населения составляют побежденные, зимми («находящиеся под покровительством»), существующие лишь по доброй воле завоевателей, а потому и не обладающие правом играть какую-либо роль в политической жизни и в управлении государством. Эта точка зрения, имеющая силу в большей части Османской империи, включая и Стамбул, претерпела известные модификации в европейских провинциях, где полный разрыв с традиционными политическими структурами или их радикальная трансформация могли бы привести к большим потрясениям, вредным для турецкого владычества.
В Константинополе турецкая власть была установлена как абсолютная. Она не только стала прямым следствием военного завоевания, не только привела к замене греческого правительства турецким — она, сверх того, означала полное упразднение греческого административного аппарата и устранение всех греческих чиновников. Несколько лет, последовавших за 1453 годом, османское правительство продолжало руководить Империей из Адрианополя, а в завоеванном городе имелась лишь горстка чиновников разных рангов, задача которых сводилась всего лишь к управлению самим Константинополем и к подъему его из руин. Только после переселения Мехмета II в 1456–1457 годах Стамбул становится настоящей столицей, что сразу же потребовало завершения строительства султанского дворца, в котором помимо резиденции самого султана с семьей было размещено и правительство со всеми его ведомствами и службами.
Именно с этого времени четко прорисовывается особый характер столицы, характер, который сохранится и даже усилится в последующие века. Выше уже упоминалось то обстоятельство, что Стамбул не имел своего особого управления, а непосредственно подчинялся власти султана, представляемой великим визирем и рядом высших — в масштабе Империи — должностных лиц, гражданских, религиозных и военных. Таким образом, на высших ступенях администрации невозможно отличить центральное имперское правительство от городского управления. Эта тесная связь имела важные последствия — как благотворные, так и вредные. В самом деле, столица Империи, резиденция султана, правительственный центр и центр администрации, Стамбул не мог не извлечь для себя как для города огромных выгод из столь многогранного статуса, — статуса, благодаря которому он всегда оставался предметом особого внимания со стороны прежде всего самого султана. Отсюда — развертывание множества строительных работ, поощрение экономической активности, наплыв населения. Дальнейшие следствия — забота о своевременном подвозе в столицу огромной по объему и разнообразию массы продовольственных товаров и забота о безопасности жителей, то есть о поддержании в гигантском мегаполисе идеального полицейского порядка. Действительно, в XVI веке, веке Сулеймана Великолепного и Селима II, Стамбул не знал ни перебоев в снабжении продуктами питания, ни уличных беспорядков какого бы то ни было рода. Совсем не так обстояли дела столетие спустя — например, при Ибрагиме I или при Мехмете IV, когда нерадение и безразличие султанов в отношении их столицы повлекли за собой множество проблем для ее обитателей. И все же нельзя отрицать того, что привилегированное положение Стамбула было для города великим благом.
Но у медали есть и оборотная сторона, а именно — прямое султанское правление городом оборачивается отсутствием активности в нем и вообще отсутствием источника всякой местной инициативы. Другие отрицательные последствия того же правления с полной ясностью выявляются лишь в XVII веке. Частая смена великих визирей, возглавляющих одновременно как общеимперскую, так и городскую администрацию, приводит к дезорганизации всей системы управления в целом. К тому же постоянное вмешательство в дела городской администрации со стороны столь же часто сменяющих друг друга султанских фаворитов еще более усугубляет кризис. Каждый из них, вступая в заведование тем или иным сектором, хорошо помнит, что милость султана — вещь весьма непостоянная и его собственное пребывание в должности — событие кратковременное, а потому и ловит всякую возможность обогатиться, не брезгуя ничем. И наконец, важнейшей причиной беспорядков в городе выступает как раз та сила, которая должна бы быть главным гарантом порядка. Речь идет о янычарах. Плохо оплачиваемые и лишенные довольствия, они бунтуют. Их мятежи всякий раз сопровождаются грабежами лавок ремесленников и торговцев (часто выступающих, к слову сказать, в одном лице), что наносит огромный вред экономической жизни города. Обеднение Империи, истощение ее финансовых ресурсов приводит к свертыванию строительных работ: больше не возводят больших мечетей и других представительных зданий, больше не тратят огромных сумм на украшение города. Масса строительных рабочих, в большей своей части завезенная в столицу, остается почти без дела. Но эта армия безработных отнюдь не стремится к самороспуску и к возвращению по домам в родные края. Нет, она остается в Стамбуле, подыскивая, уже на свой страх и риск, средства к существованию. Нетрудно догадаться, каким способом.
