– Что ты собираешься делать с юной шиншийской леди? – спросил меня сэр Шурф.
– Ты имеешь в виду, что я собираюсь делать без нее? Прежде всего, просижу часа два в бассейне. Безвылазно! Демонстративно не замечая стремительного бега времени и не беспокоясь, что где-то в Мире, в смысле в соседней комнате, сейчас страдает живое трепетное существо с косичками. А потом перелезу в другой бассейн, продолжая не беспокоиться. Ты меня знаешь, я – неукротимый гедонист.
– Я серьезно спрашиваю. Как ни крути, а она твоя ученица.
– Совершенно верно. И это означает, что ей придется самой решать, что я с ней буду делать. Опять самой! У меня в этом смысле не забалуешь, я за свободу воли. Но теоретически у девчонки прекрасные перспективы, хотя бы потому, что ходить Темным путем я ее уже научил. Пусть возвращается к своему халифу, едет с ним домой к папе и плачет по ночам от счастья, что все так удачно сложилось. Какое-то время спустя, она затоскует по близости Сердца Мира, станет плакать уже не только от счастья и бегать ко мне Темным путем, разучивать новые фокусы. Кофа рассказывал, у девчонок из ближней свиты до хрена дней свободы от забот. И отпуска очень долгие. Вот и отлично. Вместо того, чтобы беспробудно пьянствовать с подружками, будет учиться колдовать – если, конечно, сама захочет. Я уговаривать не стану. Мое дело – предоставить возможность, ее дело – решать. Ты же, в отличие от девчонки, понимаешь, что недостаточно сделать выбор всего один раз, даже такой мучительный. Он практически ежедневно заново делается. И не на словах.
– Ты прав, конечно, – задумчиво кивнул мой друг. И с несвойственной ему мечтательностью добавил: – А занятная может получиться судьба у этой юной леди. Стать ведьмой, сформированной двумя настолько разными культурами, воистину удивительный путь. Я ей даже немного завидую. Хотя отдаю себе отчет, что с точки зрения стороннего наблюдателя, у меня самого тоже довольно занятная судьба.
– Да уж, занятная. Умеешь ты все-таки подбирать слова.
– Ну, в этом нет ничего необычного. Элементарная дисциплина ума…
Он не договорил или я не дослушал, потому что темно-лиловое ночное небо внезапно стало угольно-черным. Ну, то есть на самом деле не «угольно», при чем тут какой-то уголь. Это была абсолютная, совершенная, безупречная полная тьма.
– Явился мой сладкий зайчик, – сказал я, и сам рассмеялся от неожиданности. И Шурф тоже рассмеялся, куда ему было деваться. Говорю же, у нас одно чувство комического на двоих.
Наяву Пожиратель оказался таким огромным, что заслонил своим гибким пернатым телом все небо. Ну или просто отменил его самим фактом своего существования. И вообще все этим возмутительным, невыносимым фактом отменил. По крайней мере, для меня не осталось ни неба, ни города, ни деревьев, ни крыши Мохнатого Дома, где мы сидели, только я сам, ошеломленный, пустой и беспамятный, без прошлого и без будущего, и стремительно приближающаяся ко мне тьма, исполненная бесконечной нежности. Правда, еще был сэр Шурф, по крайней мере, его присутствие худо-бедно воспринималось какой-то частью моего сознания. Не тот он человек, чтобы позволить целиком себя отменить.
Краем глаза я видел, как Шурф поднял руку в сияющей смертоносной перчатке, и это зрелище внезапно пробудило во мне память, по крайней мере, отчасти – если не о себе самом, то о старых временах, когда он часто пускал это оружие в дело, с одним и тем же исходом, неизменно, всегда.
«Ну вот и все», – подумал я, даже с некоторым сожалением, потому что близость Пожирателя казалась мне в тот миг если и не желанной, то манящей, дразнящей, возбуждающей, как минимум, любопытство: что, что случится со мной в тот миг, когда эта прекрасная тьма коснется моего тела? Может быть, то, что люди считают небытием, на самом деле просто иной способ жизни, настолько невообразимый, что человеческое сознание не в силах его вместить? Чего не можешь вообразить, того для тебя и нет, тогда как на самом деле…
Шурф стоял, воздев руку к небу, но ничего не происходило. Пожиратель не превратился в пепел, не рассыпался, не исчез, не обратился в бегство, даже не замедлил полет, и это привело меня в чувство лучше любой затрещины. Я вспомнил, как однажды леди Сотофа объясняла мне, что некоторые невозможные вещи отменяют магию одним только фактом своего присутствия, забирают всю силу Сердца Мира на осуществление себя. А что может быть невозможней, чем этот визит Пожирателя наяву? Откуда бы взяться магии в присутствии овеществленного небытия?
А без магии Перчатки Смерти не работают. Этого я, самонадеянный болван, не предусмотрел.
Но вместо того, чтобы обдумывать ситуацию, сожалеть о своей ошибке, прощаться с жизнью, или удирать, я вцепился в руку Шурфа – хвала Магистрам, не в потенциально смертоносную кисть, а в локоть – и заорал:
– Я – Сердце Мира! Бери мою силу! Работай, негодная дрянь!
Какое-то время – вряд ли дольше секунды, но мне показалось, вечность – перчатка то ли раздумывала, готова ли она принять предложение и заработать на таком сомнительном топливе, то ли просто обижалась на «негодную дрянь». Но наконец вспыхнула молния, и густая черная тьма осыпалась серебристым пеплом к нашим ногам.
– И что? И все? – растерянно спросил я.
– Надеюсь, что так, – флегматично ответил мой друг. Неторопливо надел поверх Перчаток Смерти защитные рукавицы и только после этого тяжело осел на черепицу, закрыв руками лицо.
– Что здесь происходит? – спросила леди Сотофа.
Я не заметил, как она появилась, но не сказать, чтобы удивился. Естественно, Сотофа почуяла неладное, а как иначе. И в самый эпицентр этого неладного оперативно пришла.
Леди Сотофа огляделась, оценивая обстановку. Я невольно огляделся вместе с ней. Обстановка была та еще. Так называемый Великий Магистр в защитных рукавицах и растрепанных чувствах, я, растрепанный не меньше, чем любое из его чувств, черепица усыпана густым слоем пепла – вот до чего доводят древние приворотные заклинания. Страшная вещь.
– Что вы творите? – снова спросила Сотофа.
Я, будучи человеком правдивым до простодушия, честно ответил:
– Хрен знает что.
– Собственно, уже натворили, – хладнокровно заметил сэр Шурф.
Он уже отнял руки от лица и выглядел настолько невозмутимо, что его можно было заподозрить максимум в неудачной попытке приготовления шашлыка.
Я понял, что пробил мой час: в такой прекрасной компании просто грех не закатить истерику, плавно переходящую в продолжительный обморок. Во-первых, объяснять ничего не придется. А во-вторых, заранее приятно представить, как эти двое будут меня успокаивать и утешать.
Но вместо этого я почему-то полез в Щель между Мирами и достал оттуда бутылку просекко. Ловко открыл ее, применив Черную магию восьмой, если не ошибаюсь, ступени. Сказал:
– Это очень смешное газированное вино. Заранее уверен, что вам обоим с непривычки не особо понравится. Но все равно предлагаю выпить. За любовь, которая, как известно, сильнее смерти. Но, к счастью, не сильнее меня.
