Принцесса всюду следовала за мной хвостиком и по-прежнему спала, умостив голову на мои ноги, хотя следует отдать должное ее мужеству и силе дикарского амулета, в ванной я уже мог запираться на целые полчаса. Очевидной магии она училась так легко, что завидки брали: теоретически ей достались не чьи-нибудь, а мои способности, но на практике рядом с ней я чувствовал себя обычным троечником, старательным, но туповатым. Однако виду, конечно, не подавал, напротив, хвастался и задирался, старательно укрепляя свой авторитет теми методами, которые производили на мою гениальную ученицу наиболее убедительное воздействие.
В Дом у Моста я заходил ежедневно, но пользы от меня там было, мягко говоря, немного. Одна бескорыстная радость, да и то не столько от меня самого, сколько от принцессы, которую я с собой приводил. Единственный человек, который не особо нам радовался – леди Кайрена Умата, регулярно попадавшаяся навстречу в коридорах Управления Полного Порядка, как бы специально для того, чтобы обдать укоризненным холодом и пожелать хорошего дня таким тоном, каким в старину вызывали на дуэли.
Но смотреть на нее все равно было чистое счастье, как на шедевр живописи или архитектуры: все-таки на удивление изящная женщина, даже плотная ткань зимнего лоохи не могла скрыть соблазнительных изгибов ее маленького тела. И пышные рыжие кудри под старомодным тюрбаном, и эти невероятные голубые глазищи в пол-лица. И нос безупречной лепки, хоть на монетах ее профиль вместо Королевского чекань, а потом рыдай, как скупец над каждой горстью, не в силах добровольно расстаться с такой красотой. Пару раз я чуть не предложил леди Кайрене заходить в гости почаще, можно даже без тортов, но вовремя прикусывал язык, понимая, что новый визит в наш бедлам, скорее всего, окончательно превратит прекрасную начальницу Столичной полиции в моего лютого врага. А я все еще надеялся с нею поладить – не сейчас, так когда-нибудь потом, например после отъезда шиншийцев; наверняка к тому времени все наши недоразумения забудутся, как глупый предутренний сон.
По вечерам в Мохнатом Доме постоянно толклись гости: мои коллеги, сокурсники Базилио, студенты Дримарондо, который, уважая стремление своих студентов познакомиться с настоящей шиншийской принцессой, любезно согласился принимать зачеты на дому, ученики леди Тайяры, не спешившие расходиться после занятий, и подружки юной леди Тапуты, при всякой возможности прибегавшие ее навещать. Сэр Кофа Йох мог ликовать: теперь получив выходной, девицы из ближней свиты халифа не разбредались по столичным трактирам в поисках хоть какого-нибудь завалящего повода для драки, а стекались в мою гостиную, где их поджидали все чудеса Мира в лице говорящей и просто очень большой собак, толстых насупленных кошек, охотно залезавших им на колени, напитков, которые я эффектным жестом ярмарочного фокусника доставал для них из Щели между Мирами, и, чего уж там, симпатичных студентов, готовых на любые безумства ради возможности их поцеловать.
Впрочем, вместо того, чтобы ликовать, Кофа как угорелый носился по городу, я его почти не видел. И Мелифаро совсем пропал, хотя работы у Тайного Сыска сейчас особо не было. Зато она была у Столичной полиции – собственно, как всегда. В отличие от нас, отрывающих задницы от кресел только в случаях исключительной важности, полицейские, занятые повседневной рутинной работой, после всякого успешно завершенного дела почивают на лаврах, самое большее, четверть часа.
Мы и раньше регулярно помогали полиции, но до такого самозабвенного альтруизма даже у меня обычно не доходило. То есть в итоге, леди Кайрена Умата добилась своего: Тайный Сыск взял на себя чуть ли не половину полицейской работы, просто не согласно переписанным по ее разумению служебным инструкциям, а исключительно по сердечной доброте.
В глубине души я немного завидовал Кофе и Мелифаро. Я бы сейчас тоже с превеликим удовольствием как следует поработал на эту голубоглазую красотку. Заодно отдохнул бы от бесконечного праздника, бушевавшего вокруг принцессы и, соответственно, приставленного к ней меня. Я, конечно, мог бы в два счета покончить с весельем в своей гостиной, а принцессу, к примеру, засадить за книжки, чтобы изучала теорию магии и особо не мельтешила, но к сожалению, у меня есть сердце. В отличие от всего остального меня, оно – скандальный сентиментальный дурак, убежденный, что нельзя лишать радости столько народу сразу. А я, по его мнению, могу и потерпеть.
Иногда следовать велению сердца – самый тернистый из путей.
Впрочем, в сложившейся ситуации были определенные преимущества. У меня настолько не оставалось времени и внимания на собственные дела, что о Пожирателях, которые, по идее, должны были бы лишить меня покоя, я почти не вспоминал. А когда все-таки вспоминал, рассудительно говорил себе: вот прямо сейчас, этой дурацкой головой, ошалевшей от бесконечного праздника жизни, я все равно ничего умного не придумаю, нечего и пытаться. Как только девчонка сможет без меня обходиться хотя бы пару часов кряду, тогда и начну думать о Пожирателях. А пока – ну, извини. Просто представь себе, что узнал бы о них на дюжину дней позже. Или лет, или столетий, или вообще никогда. И жил бы себе спокойно, и Мир стоял бы как миленький, если уж до сих пор не рухнул. Вот и живи спокойно – прямо сейчас.
Все это было чрезвычайно разумно, и при этом настолько на меня не похоже, что я иногда подолгу с интересом смотрелся в зеркало, пытаясь понять, в кого превратился. Но ничего нового там не обнаруживал. Самый обычный сэр Макс, так до сих пор и не выбравшийся к цирюльнику. Хоть в чем-то остался верен себе.
Я, конечно, добросовестно пялился в небо над городом при всякой возможности, то есть каждый раз, когда оказывался на улице. Мог бы от усердия набить несколько дюжин шишек, но принцесса, в придачу ко всем прочим достоинствам, оказалась отличным поводырем и зорко следила, чтобы на моем пути не оказалось ни фонарных столбов, ни стен, ни заборов, ни движущихся амобилеров; в общем, она неоднократно спасала предметы материальной культуры от не в меру рассеянного меня.
По ночам мы с принцессой вылезали на крышу, прихватив с собой бутылку бомборокки и стопку одеял. Зима в этом году выдалась довольно холодная; до заморозков, к счастью, пока не доходило, но ветер ночами дул ледяной.
После глотка крепкого бомборокки лежать на крыше, завернувшись в три одеяла, уставившись в небо, слушать рассказы неутомимой принцессы о детстве, проведенном на границе с Красной пустыней Хмиро, страстно любимых сказках, придворных нравах и их с подружками приключениях, было так приятно, что я совсем не сокрушался об отсутствии среди обложивших небо облаков темной тучи, хоть сколько-нибудь похожей на пернатого змея. Нет Пожирателей – и хорошо. Испугались, ушли, больше никогда не вернутся, – говорил я себе. И не то чтобы врал, просто выдавал желаемое за действительное, каковым оно вполне могло быть.
Иногда к нам присоединялся сэр Шурф, вконец измотанный не то избытком срочной работы, не то внутренней борьбой, но рядом с нами он сразу оттаивал. И мечтательно повторял за принцессой, обращаясь к звездному зимнему небу: «жалкая несусветная задница», «пустоголовая мать трех дюжин нелепых, беспутных мерзавцев», «неубедительный, вычурный негодяй». Небо не обижалось, оно было в курсе, что ругаться можно просто так, в шутку. Слова – это всего лишь слова.
