Принцесса ничего не ответила, но всем своим видом изобразила готовность искупить вину. И уставилась на меня, как первоклассница на учителя музыки, который принес на урок расписную шарманку.
– Так вот, насчет исполнения желаний. Знаешь, зачем я тебе об этом рассказал? Чтобы ты знала: я могу попросить Темную Сторону избавить тебя от связи со мной. Я имею в виду, сделать так, как будто ничего не было. Словно ты никогда не пила мою кровь. Насущной необходимости в этом больше нет, потому что все Пожиратели убежали далеко от границ сновидений этого Мира. И вряд ли вернутся на нашем с тобой веку. А даже если вернутся, дома ты будешь в безопасности. Все эти хищные чудовища только поблизости от Сердца Мира шалят.
– Ой как здорово! – воскликнула принцесса. – Но ты же пока об этом не попросил? Или попросил, но ничего не получилось? Я без тебя сейчас, конечно, два часа просидела, но не могу сказать, что это было приятно и легко.
– Не попросил. Потому что вместе с необходимостью быть рядом со мной, скорее всего, исчезнут и твои способности к магии. На самом-то деле они мои. Вместе с кровью тебе достались, как и потребность всегда за меня держаться. Вместе, одним набором. Ясно тебе?
Принцесса молча кивнула. Я видел, что она очень хочет зареветь, но держит себя в руках, старается. Такая удивительная молодец.
– Для меня лишить человека способностей к магии – почти все равно, что его убить, – сказал я. – Хотя на самом деле все совсем не так страшно, теоретически я это понимаю. Куча людей прекрасно живет без магических сверхспособностей и радуется каждому дню. Но я все равно решил, лучше мы с тобой потерпим друг друга еще какое-то время – да хоть несколько лет. Зато ты магии выучишься. С такими способностями, как тебе достались, даже год серьезного обучения это очень много. Невероятный, восхитительный опыт. Свинством было бы такого шанса тебя лишить. Но ты сказала, что не сможешь вернуться на службу к великому халифу, и хуже этого только смерть да дикие варвары. И теперь я чувствую себя дурак дураком. Тоже мне благодетель. Решил своей развеселой жизнью пожертвовать, чтобы магии тебя научить. А твоего мнения не спросил. Ну вот, исправляюсь. Спрашиваю. Ты не спеши, подумай хорошенько, чего больше хочешь. Совсем не обязательно быстро решать.
– Хорошо, что быстро не надо, – растерянно сказала принцесса. – Я не знаю, что выбрать! Я хочу сразу все! И колдовать по-вашему, и к великому халифу Кутай АнАруме вернуться. А получается, можно только что-то одно?
На этом месте она все-таки разревелась. Но я отнесся к катастрофе стоически. Заранее понимал, что рев неизбежен. Сам бы на ее месте сейчас заревел.
Но я был на своем месте, поэтому строго сказал:
– Думать можешь сколько угодно. Хоть до конца года. Но решение должно быть окончательным и бесповоротным. Как скажешь, так и сделаем, но менять потом ничего не будем. И не потому что я злодей. Просто без готовности следовать собственным решениям в магии делать нечего. И никакие способности не помогут. Магия это, в первую очередь, воля: я так решил, а значит будет или по-моему, или никак, но поскольку «никак» не бывает, остается всего один вариант.
Принцесса кивнула и, не переставая плакать, пробормотала: «Спасибо». Я думал, она благодарит за отсрочку, но принцесса, жалобно шмыгнув носом, добавила:
– Спасибо, что объяснил про волю. Я, наверное, поняла.
* * *
Страшная правда обо мне заключается в том, что по природе своей я человек расчетливый, осторожный и крайне нерешительный. И с непомерно развитым воображением, что автоматически переводит меня разряд трусов, каких не видывал мир. Заработать репутацию буйнопомешанного храбреца, причем основанную исключительно на свершившихся фактах, мне помогла усвоенная с детства привычка сначала делать, а уже потом думать. Стратегия, мягко говоря, спорная, но без нее я бы не сделал вообще ничего. Скорее всего, до сих пор сидел бы на коврике в детской, небритый, туго спеленатый, и мучительно размышлял бы, не слишком ли огромным, неоправданным риском будет попытка встать на четвереньки и поползти.
Но я, как уже было сказано, сначала действую, а потом думаю. Второй пункт этой программы я бы с удовольствием вообще исключил. Толку от этих размышлений? Только настроение портят и с толку сбивают. Опыт показывает, что жив я до сих пор вовсе не благодаря чудесной способности задним числом обдумывать свои идиотские героические поступки и приходить от них в ужас, а просто потому, что родился чертовски удачливым человеком, с довольно склочной, но, по большому счету, милосердной судьбой.
Однако исключить этот грешный второй пункт программы, в смысле размышления о собственных выходках и предвкушение их ужасающих последствий мне до сих пор никогда не удавалось. Поэтому наступивший вечер приятно меня удивил.
Не то чтобы я вовсе не думал о зловещих изменениях, которые то ли уже случились, то ли вот прямо сейчас происходят в недрах моего организма. Но, думая об этом, я испытывал не обычную в таких случаях тревогу, а спокойное и даже отчасти злорадное удовольствие от мысли, что повернуть этот процесс вспять уже нельзя.
Мне, конечно, немного не хватало возможности обсудить происходящее с кем-нибудь понимающим и услышать, что я молодец, все правильно сделал – хорошая внешняя опора, добавляющая уверенности, никогда не повредит. Однако я даже леди Сотофе зов не послал, хотя, по идее, к кому и бежать за поддержкой в такой ситуации, если не к ней.
Сложно объяснить, что мною руководило. Но совершенно точно не опасение услышать вполне резонный вопрос: «Почему ты заранее со мной не посоветовался?» «Так получилось», «боялся передумать, пока буду рассказывать», «вот такой я вдохновенный идиот», – любой из этих ответов известен заранее, к тому же, чистая правда. Что с меня возьмешь.
Я совсем по другой причине не хотел ничего рассказывать ни Сотофе, ни Джуффину. Можно сказать, из суеверных соображений. Они в свое время узнали о Пожирателях, но не попытались их уничтожить, как бы заранее признав свое поражение перед лицом почти несуществующего противника, – примерно так я сейчас думал. И не хотел, чтобы тень этого поражения даже краем задела меня.
Само по себе суеверное желание отстраниться от старших коллег, чья поддержка всегда была для меня самой главной опорой и источником силы, вероятно, свидетельствовало о произошедших во мне переменах: прежний я так бы не рассуждал. Но это я сейчас, задним числом понимаю. А тогда решение никого не посвящать в свои дела казалось мне естественным и логичным.
Я даже Шурфу не рассказал о своей дурацкой затее; правда, ему по совсем другой, простой и понятной причине. Он бы очень на меня рассердился – не как обычно, исполняя привычную роль в авантюрной трагикомической пьесе, которую мы уже столько лет разыгрываем самим себе на потеху, а всерьез, по-настоящему: за то, что я решил все сделать сам. И был бы прав, конечно. Я действительно зря его с собой не позвал, зная, как для него это важно. Впрочем, никаких сожалений все равно не испытывал – что сделано, то уже сделано, какой смысл задним числом о чем-то жалеть.
