— Как это не надо коньяку? — удивился Николай. — Коньячок — первое средство от сердца. Сто грамм и все как рукой снимет. Сейчас я тебе накапаю.
Немного погодя Тюрин почувствовал, как в губы ему ткнулось что-то холодное и твердое, и в рот, обжигая язык и десны, потекло непривычно крепкое пойло. Чтобы не захлебнуться, Тюрин судорожно глотнул, закашлялся и, едва не теряя сознание от боли, закудахтал, заклокотал горлом. Он чувствовал, как горячая струя несется по пищеводу. Слышал, как на бегу она рассасывается, словно вода в сыпучем грунте, расходится по многочисленным кровеносным сосудам и вместе с кровью бежит дальше: в живот, ноги и руки, возвращается к голове, и здесь, достигнув, наконец, мозга, превращается в шум водопада, морского прибоя или лиственного леса на сильном ветру.
— Ну вот, ожил, — услышал Тюрин довольный голос Николая. — А ты говоришь — не надо. Я лучше знаю, что тебе надо, а чего не надо. Тюрин открыл глаза, и понял, что катастрофически пьянеет. Его, словно звездную галактику, закручивало в спираль, растаскивало в стороны, а рядом с неподдельным любопытством на лице и улыбкой на губах медленно вращался Николай с бутылкой в одной руке и стопкой в другой.
— Убери эту гадость, Коля, — прошептал Тюрин, — убери. Я очень боюсь змей.
— Да я убрал давно, — весело ответил Николай. — Я же не знал, что ты боишься этих червяков. Ладно, Макарыч, прости. Честное слово, не знал. Завтра принесу тебе кого-нибудь другого.
— Не надо, Коля, — пьяным голосом сказал Тюрин. — Ты меня убить, наверное, хочешь?
— Ну ты даешь, Макарыч, — возмутился Николай. — Я же тебя с того света вытащил. Да если бы я хотел, то давно бы тебя оприходовал. Я же говорил, что своих не трогаю. Давай-ка еще стопочку, а то ты мелешь сам не знаешь что. — Николай налил коньяку и, не дав Тюрину возразить, влил спиртное ему в рот.
Тюрин сделал большой глоток, попытался отвернуться к стене, но Николай опередил его. Свободной рукой он взял Тюрина за подбородок, повернул к себе и заставил допить коньяк.
Через минуту Тюрин сделался совершенно пьяным, а еще через какое-то время Николай заставил его выпить третью стопку. Последнее, что Тюрин видел, это то, что Николай вытирает бутылку носовым платком. Вскоре после этого Тюрин забылся пьяным сном, и на этот раз ему не снилось абсолютно ничего.
Пробуждение Тюрина было не просто тяжелым. Проснулся он от ощущения близкой смерти. Он слышал, как она подбирается к нему, видел её темные пустые глазницы и отблеск уличного света на отполированном лезвии косы.
Обливаясь горячим потом, Тюрин открыл глаза и понял, что на дворе ночь. В комнате было темно и тихо, как в склепе: молчала улица, молчал давно остановившийся будильник, спали соседи снизу и сверху, слева и справа, и только внутри у Тюрина как-то растерянно, по-слепому в ребра тыкалось сердце. Казалось, что из последних сил оно пытается найти выход из своего темного убежища, глотнуть немного свежего воздуха и освободиться от надоевшей тяжести тюринского тела.
Тюрин попытался набрать в легкие побольше воздуха, но не сумел тяжелая, сковывающая боль вспыхнула одновременно в двух местах: в груди и в голове. Он подумал, что умирает и эта мысль почему-то нисколько не напугала его.
«Вот и все, — равнодушно подумал Тюрин, — скучно как-то подыхать в темноте. Если бы не Коля, я бы еще пожил лет десять, а может и больше». Он вспомнил механическую лягушку, живую змею, и коньяк и почти догадался, для чего все это было нужно Николаю. Он даже слегка оживился, зашевелил пальцами и посмотрел на стол. Со стороны окна стеклянные предметы едва-едва светились тонким голубоватым абрисом.
«Сволочь, — подумал Тюрин, — как он хитро решил меня в могилу отправить. И это за то, что я не выдал его».
Обида придала Тюрину силы. Он попытался подняться и после нескольких неудачных попыток ему удалось сесть.
— Я же еще жив, тварь, — дрожа от слабости, прошептал Тюрин, — я еще успею. — Со стоном он дотянулся рукой до бутылки, взял ее за горлышко и постучал в стену. Немного подождав, он постучал еще раз, а затем еще и еще. После этого Тюрин поставил бутылку на место и повалился на подушку. Ему вдруг стало очень холодно, так холодно, что зубы начали выбивать дрожь, а все тело ощетинилось гусиными прыщами. Тюрин потянул на себя одеяло и тут услышал, как в коридоре открылась и закрылась соседская дверь. Почти сразу после этого к нему в дверь постучали, и он понял, что его партнер по домино услышал стук.
— Сейчас, Василь Петрович, сейчас, — забормотал Тюрин.
Стук повторился. На этот раз сосед постучал сильнее, и Тюрин услышал его голос:
— Макарыч, ты чего? Макарыч?
— Иду, иду, — задыхаясь от боли, крикнул Тюрин. Он довольно ловко сполз с дивана и, держась одной рукой за сердце, а другой за стену, причитая, побрел к двери.
— Макарыч, — беспокоился за дверью сосед, — отзовись хотя бы. Помер что ли?
— Иду, иду, — крикнул Тюрин. Он уцепился за дверную ручку, навалился на дверь всем телом и свободной рукой быстро справился с замком. Сосед пролез в образовавшуюся щель, пошарил рукой по стене и включил в прихожей свет.
— Что случилось, Макарыч? — спросил он, оглядывая Тюрина. — Плохо что ли? Давай-ка я тебя до постели доведу.
— Плохо, Василь Петрович, — тяжело дыша, ответил Тюрин. Он стоял, держась за ручку двери, похожий на привидение, а сосед, коренастый мужик того же возраста, ухватил Тюрина за талию и аккуратно повел в комнату.
— Извини, Василь Петрович, — забормотал Тюрин на ходу. — Сказать кое-что надо. А то, боюсь, не успею.
— Да ладно, чего там, — ответил сосед. По пути он включил свет в комнате, затем усадил Тюрина на диван и помог ему лечь.
— Ты присаживайся, Василь Петрович, — хватая ртом воздух, прошептал Тюрин. — Страшно такое рассказывать, но не могу я. Помру и никто не узнает.
— Так уж и страшно, — не поверил сосед. — Да и умирать тебе рановато. Что это ты раскис, Макарыч? — Он подтянул пижамные штаны, подошел к противоположной стене и ткнул кургузым пальцем в репродукцию.
— Хорош генерал, а?! Продай за бутылку.
— Бери, бери, Василь Петрович, — торопился Тюрин. — Бери так.
— Да ну? — удивился сосед.
— Я же сказал, бери, — сквозь зубы проговорил Тюрин. — Дай мне сказать…
— Да ты говори, говори, я слушаю, — ответил сосед и недоверчиво добавил: — Что, правда что ли отдашь?
— Да возьми ты его ради Бога, Василь Петрович, и иди сядь. Тяжело мне через всю комнату, — умоляюще проговорил Тюрин.
— Ну, спасибо, — снимая репродукцию со стены, поблагодарил сосед. — Ты не бойся, я в долгу не останусь. — Он прислонил раму к платяному шкафу, подошел к дивану и сел рядом с Тюриным. — Ну, что там у тебя такое страшное? Недостача, что ли?
— Я не бухгалтер, я с деньгами дела не имею, — ответил Тюрин и перешел на шепот. — Ты Николая знаешь? Ну, из пятьдесят первой квартиры?
