– Берегитесь, сударь! Возможно, вы не знаете, во что ввязываетесь. Те, кто причинил мне боль, богаты и могущественны. Тому, кто встанет на мою защиту, они могут и отомстить, отомстить жестоко.
– Сударыня, я, вероятно, не столь богат, как те, о ком вы говорите, но, не считая моего оруженосца, имею еще несколько человек в Париже, на чью шпагу могу при необходимости рассчитывать.
– Ах! Тогда, если нам придется покинуть Париж, и за нами организуют погоню…
– На этот счет не волнуйтесь, сударыня. У меня найдется двадцать, сорок друзей, готовых оказать мне любую услугу.
– Хорошо, я расскажу вам все, господин шевалье. Я любовница маркиза Луиджи Альбрицци, того неаполитанского сеньора, который, прибыв с месяц назад в Париж со своим другом, шевалье Карло Базаччо, ослепил французский двор несравненной роскошью и непомерными расходами. Как, спросите вы, принадлежа мужчине невероятно состоятельному, молодому, помимо того, красивому, умному, приятному по всех отношениях, я могу желать лишь одного – сбросить с себя цепи, которые меня с ним объединяют? Этого я вам здесь объяснить не могу. На это у меня ушли бы часы, а у меня сейчас на счету каждая минута. Скажу лишь, шевалье, что я ненавижу маркиза столь же сильно, как он меня любит, и для подобной ненависти у меня есть серьезные причины; что вот уже месяц, сидя взаперти в той части дома, куда он меня заточил, я мечтаю о том благословенном моменте, когда у меня появится возможность бежать! Но я не хочу бежать, не оставив своему ненавистному любовнику – а он все сделал для того, чтобы стать таковым, клянусь вам! – не оставив этому любовнику свидетельства моей ненависти. Маркиз Альбрицци располагает – как в бриллиантах, так и в драгоценных камнях всех видов – несметным богатством. Эти камни я решила увезти с собой, и того, кто мне поможет в этой затее, я сделаю более богатым, чем многие принцы. Я все сказала, шевалье. Вы мне поможете?
Сент-Эгрев вздрогнул.
– С превеликим удовольствием.
Вы можете себе представить? Ему, который вот уже несколько часов задавался вопросом: «Как мне ограбить этого богача, имя которому маркиз Луиджи Альбрицци?», какая-то женщина – любовница этого денежного мешка, то есть особа, лучше которой никто и представить себе не может, сколь богат этот маркиз – говорит вдруг, как по заказу: «Не можете ли вы помочь мне его обобрать?»
Очевидно, будь Сент-Эгрев настоящим дворянином, предложение мнимой графини Кавельи его бы немало удивило. Удивило, но и только – в те времена французские вельможи были не слишком восприимчивы к тому, что касалось некоторых деликатных проблем. Иначе ли обстоит дело сегодня? Хочется верить, что да.
Возвращаясь к Сент-Эгреву, заметим, что у него не возникло и тени подозрения относительно искренности этой женщины, обратившейся к человеку, которого она совсем не знала, с предложением поучаствовать вместе с ней в преступлении.
Человек беспокоится лишь о том, о чем он приучен беспокоиться. Шевалье не увидел в поведении графини ничего необычного: устав от любовника, она хотела его оставить и, оставляя его, намеревалась его обокрасть. И была тысячу раз права! И потом, графиня Кавелья была молода и красива. О, лучшего выбора для живой западни и представить себе было невозможно! Будь она старой и уродливой, Сент-Эгрев, возможно, и отклонил бы ее предложение… чисто инстинктивно.
– Ну так как, шевалье, – повторила она, – каков будет ваш ответ?
Сент-Эгрев уже открыл рот, дабы ответить, когда в нескольких шагах от носилок раздался пронзительный крик.
– Что это? – произнесла графиня, выглянув за дверцу. – Похоже, это кричала Бегари, моя горничная… Бегари!..
Бегари – а именно так звали негритянку – подбежала к дверце.
– Что случилось? Почему ты кричала?
Африканка потупила взор.
– Давай же, говори, я тебе приказываю! – продолжала итальянка.
– Госпожа… тот сеньор… моя играть… и моя ущипнуть!..
Тем сеньором оказался Ла Кош.
Чтобы убить время, пока шевалье беседовал с дамой внутри носилок, капитан не нашел ничего лучшего, как позабавиться со служанкой снаружи. Простим его. Он никогда не щупал негритянок, наш капитан. Ему представился случай, и он схватил ее… чуть выше щиколотки. К тому же, насколько он мог видеть при свете луны, негритянка была высока, стройна в талии, и пусть ее блестящая кожа была цвета эбенового дерева, зато лицо показалось капитану весьма миловидным. У нее не было ни того приплюснутого носа, ни тех пухлых губ, коими отличаются представительницы ее расы. Даже волосы – пусть и курчавые – казались тщательно причесанными.
И потом, ее одежда была такой необычной, состоящей из тканей ярких оттенков, а украшения такими дорогими, для рабыни – огромное коралловое колье на шее, золотые браслеты на запястьях, гигантские серьги в ушах… Короче, лишь взглянув на Бегари, Ла Кош тут же забыл про Манон и Розу.
Четверо негров находились в нескольких шагах от носилок, прислонившись к перекладине которых, в небрежной позе стояла негритянка.
Подойдя к ней, Ла Кош спросил самым вежливым тоном:
– Вы принадлежите даме, которая беседует сейчас с моим хозяином, дитя мое?
– Да, – ответила негритянка, улыбнувшись во все свои тридцать два белоснежных зуба. – Хоросий госпоса, графинь Кавелья… осень хоросий!.. Ради она моя бросаться в огонь!..
– А, так вашу госпожу зовут графиня Кавелья? И как долго вы уже находитесь у нее на службе?
– Она покупать моя в Венеция… другой год… с Онимом, Хамсеем, Агафом и Руру… вон тот хоросий негры… Убивать ради она, как и моя, четыре другой хоросий негры.
– Убивать ради она, как и твоя!.. Стало быть, вы все ее очень любите, вашу госпожу?
– Да-да… Такой красивый, госпоса!.. И совсем не злой!.. Никогда не бить Бегари!..
– Бегари?
– Моя, Бегари.
– А, так вас зовут Бегари?.. Красивое имя!.. А из какой вы страны, Бегари?
– О, осень, осень далекий, мой страна… Африка… Замбези… плыть по вода, много-много вода, чтобы попасть там… Моя грустный начало, но моя не бить, и моя довольный! Хоросо кусать, хоросо пить!.. О, осень, осень хоросо!
– Хе-хе, понимаю; с вами в Европе обращаются гуманно, и вы не тоскуете по родным местам… Однако же… у вас там, наверное, остался возлюбленный?
– О! Вослюбленный… О! О!
– Ну разумеется! Сколько вам лет?
– Моя не знать. Папа моя не сказать.
– Святое невежество!.. Я спрашиваю вас об этом, Бегари, потому что нахожу вас милой, очень милой!
– О, больсой белый селовек моя смеяться!
– Вовсе нет! Больсой белый селовек твоя не смеяться!.. Хе-хе!..
– Ай!.. Ой!..
Злоупотребив своей свободой, Ла Кош, в знак восхищения, позволил себе схватить негритянку за щиколотку.
