Они находились на просторной лужайке, посреди которой, насколько могли различать в темноте их испуганные взгляды, размещался бассейн шагов в сорок периметром. Капитана и шевалье уложили на траву у края водоема, и они смогли встать на ноги.
В ту же секунду, словно по волшебству, всю лужайку залило красноватым светом. О, ужас! Свет этот исходил от резервуара, резервуара, сделанного специально – с железными боковыми поверхностями, наполненными до краев, но не водой, а неким черным веществом, которое горело, распространяя сильный и резкий запах.
Кругом, куда ни глянь, стояли солдаты – числом не менее тридцати человек, – к которым вскоре присоединились маркиз Альбрицци, граф де Гастин, Зигомала, Тартаро и Скарпаньино. Доктор приблизился к бассейну и, опустив кончик железного прута в бурлящую жидкость, промолвил, обращаясь к графу и маркизу:
– Ну, что я вам говорил, господа? Все получилось, видите? Всего одна искра – и эта искусственная лава воспылает не хуже настоящей… Господ Сент-Эгрева и Ла Коша ждет та же смерть, какой умер славный Эмпедокл в пламени Этны!
[35]
– Прекрасно! – сказал Филипп де Гастин.
– Прекрасно! Прекрасно! – сдавленным голосом повторил Ла Кош. – Полноте! Этого не может быть! Вы ведь не бросите нас в эту огненную пучину!
– Почему нет? – спросил Филипп.
– Потому, – быстро возразил Сент-Эгрев, – что вы христианин, господин граф, как я полагаю. И, будучи христианином, какой бы ненавистью вы к нам ни пылали, вы не станете мстить нам так, как это не сделали бы даже варвары!
Филипп насмешливо покачал головой.
– Для меня уже наслаждение, господа, – промолвил он, – тот страх, который внушает вам придуманная для вас смерть. Впрочем, вы не ошиблись. Я действительно слишком праведный христианин для того, чтобы бросать вас в эту бездну. Мне хватит и того, что вы шагнете в нее сами. А вы шагнете, как вам станет сейчас понятно. Тартаро, развяжи их, друг мой и дай каждому по шпаге.
Гасконец повиновался. Лезвием кинжала он разрезал веревки, которыми были связаны Сент-Эгрев и Ла Кош, и бросил к их ногам шпаги.
Свободны! Они были свободны – по меньшей мере, защищаться. Вздох радости и надежды вырвался из их груди, едва они схватили предоставленное им оружие.
Если он и не высморкался, Ла Кош, то лишь из-за отсутствия времени, а не желания.
– Ну, и что теперь? – вопросил Сент-Эгрев. – Кто возьмется заставить нас шагнуть в это пекло?
– Я, господа, если вы не против, – сказал Скарпаньино, выдвинувшись вперед, со шпагой в правой руке и кинжалом с широким клинком в руке левой. – Я, оруженосец маркиза Альбрицци и его учитель фехтования. И, скажу я вам, шансов у вас мало… Один против двоих – это моя любимая манера боя.
Произнеся эти слова, Скарпаньино атаковал сразу обоих противников. Они нанесли ответные удары… но уже в этом первом стыке капитан был ранен в плечо, а шевалье в лицо. И уже с этого первого стыка оба, во избежание более опасных ранений, вынуждены были отступить назад. Положение же их, окруженных образовавшими полукруг солдатами, было таково, что каждый выпад Скарпы означал для них еще один шаг к бурлящей пучине.
«Ах! – подумали, вероятно, шевалье и капитан. – Умереть от шпаги – в тысячу раз лучше, чем от огня!»
И они с ожесточением бросились на Скарпаньино, но тот, в силу мастерства и хладнокровия, даже бровью не повел. На их выпад он ответил двумя новыми ранами. Первую, в грудь, получил Сент-Эгрев; вторую, в горло, – Ла Кош. И, против воли, под напором и болью двое презренных негодяев вновь отступили.
Они были уже в нескольких шагах от бездны. Они обливались кровью. Жар, исходивший от кипящих нефти и серы, уже передавался их одеждам. Им казалось, что их поднявшиеся торчком волосы пылают.
– Пощадите! – воскликнули они, обезумев от страха.
– Вперед! – приказал Филипп де Гастин.
Со шпагами наперевес Скарпаньино и солдаты шагнули вперед.
То же инстинктивное движение имело место и со стороны двух приговоренных к смерти.
Они вновь попятились… и земля ушла у них из-под ног. Два крика, два нечеловеческих крика – и все было кончено.
Будучи ребенком, дорогой читатель, вы, возможно, забавлялись – кто в этом возрасте не забавляется! – расплавляя свинцовых солдатиков на раскаленной докрасна лопате. Вы ставили солдатика на поверхность лопаты – и он исчезал у вас на глазах. Примерно так же исчезли в глубинах бурлящей жидкости и Сент-Эгрев с Ла Кошем. Ряды солдат невольно содрогнулись от ужаса. Сколь бы преданными своим господам они ни были, все же они не смогли скрыть того впечатления, которое оказало на них это беспрецедентное зрелище.
Но Филипп громко, так, чтобы все его слышали, промолвил:
– Эти люди убили мою жену, отца, мать, братьев, всех моих друзей и слуг. Они разграбили и сожгли мой замок. Если кто-то находит мою месть слишком жестокой, пусть прямо заявит об этом – я готов ему ответить!
Никто не издал ни звука.
Часть третья. Великая Отравительница
Глава I. Какой необычный дом нашел Тартаро для любовных свиданий Тофаны с Карло Базаччо
Судя по всему, Екатерина Медичи действительно осерчала на Тофану. С тех пор как во второй раз за двенадцать дней яды последней не произвели должного эффекта, Великая Отравительница не получила от королевы-матери ни единой весточки.
И как бы внутренне это молчание ее ни тревожило – молчание королей, как правило, следует воспринимать как угрозу, Тофана, однако же, не делала ничего для исправления того, что госпожа Екатерина могла счесть ее ошибками.
С головой уйдя в свою любовь к Карло Базаччо, Великая Отравительница лишь о нем круглые сутки и думала. Что до этой любви, то, несмотря на благоприятные предзнаменования, с которых она начиналась, Тофана теперь пребывала в глубоком затруднении.
Как мы помним, в разговоре с мнимым неаполитанцем она обещала, что вскоре пригласит его в другое, не имеющее ничего общего с тем домом, где она проживала, жилище, поисками которого и озаботилась.
Но как найти себе дом в Париже, если ты там никого не знаешь и ни на кого не можешь положиться? Возможно, в этом ей мог бы помочь Тартаро, ее новый оруженосец, парень с виду смышленый, но его она не видела вот уже три дня. Что бы это означало? Что стало с этим юношей? Вероятно, он все еще разыскивал убийц Орио, но вот до них-то как раз Тофане в этот час не было никакого дела.
Утром 2 июля она встала с твердым намерением начать поиски особняка, который она могла бы использовать для своих любовных свиданий, когда вошел Тартаро.
