– Как! Ты плачешь! – изумилась Женевьева.
– Да… от счастья!
Мадемуазель д’Аджасет взяла в обе руки прекрасную головку подруги и нежно поцеловала ее.
– Полно, мой ангел! Не плачь! Еще увидят, что ты проливала слезы, и тогда, пожалуй, предупредят твой побег…
– Мой побег! – произнесла Екатерина с неподдельным ужасом.
– Ну да… Ясно же, что шевалье будет упрашивать тебя бежать с ним…
– Я откажусь!.. Я откажусь, Женевьева! Бежать из этого святого дома! Нет! Нет!
Мадемуазель д’Аджасет пожала плечами, повторяя ироничным тоном:
– Этого святого дома!.. Впрочем, дело твое… У всякого свой вкус!.. Что до меня, то, должна признать, будь я любима таким приятным сеньором, как шевалье Базаччо… ах!.. я бы не раздумывала ни минуты, если бы он предложил мне последовать за ним… хоть на край света!
– Последовать за ним!.. О чем ты только думаешь, Женевьева! Я ведь дала клятву…
– И что теперь?.. Другие не очень-то заботятся о клятвах!
– Но я – дочь дворянина!.. Что скажет мой отец, барон дез Адре, узнав о моем бесчестии?.. Что скажут мои братья, Рэймон де Бомон и Людовик Ла Фретт? Что скажет моя сестра Жанна, фрейлина ее величества королевы Франции?
Мадемуазель д’Аджасет пренебрежительно махнула рукой.
– Пфф!.. Неужели ты думаешь, что они явятся сюда, чтобы утешить тебя, когда ты будешь страдать? Впрочем, повторюсь, дело твое!.. К тому, может, я и ошибаюсь, и шевалье Базаччо даже и не помышляет о том, чтобы похитить тебя… Мы это увидим завтра вечером, а до тех пор у тебя есть время подумать.
Две подружки были на этой стадии их разговора, когда в дверь кельи постучала сестра-привратница. Она пришла сообщить Екатерине, что в саду, в парлуаре, ее ждет сестра, мадемуазель Жанна де Бомон.
Визиты Жанны в аббатство случались крайне редко, поэтому весть о ее внезапном приходе привела Екатерину в замешательство. Женевьева тоже выглядела изумленной.
– Ну и ну! Мадемуазель Жанна де Бомон! Что ей может быть от тебя нужно?
– Как знать… Быть может, это Боженька прислал ее ко мне, чтобы удержать от безумного шага! – пробормотала Екатерина.
Женевьева покачала головой. Она была очень скептичной, эта Женевьева д’Аджасет, – для монашки!
– И ты, конечно, – сказала она, глядя подруге в глаза, – спросишь у сестры совета… относительно твоего скоро свидания с шевалье Карло Базаччо?
Екатерина потупила взор.
– Не вижу в этом надобности, – сказала она.
Женевьева улыбнулась.
– В добрый час! Ты права: ничего не говори Жанне, ни о чем с ней не разговаривай. Ведь шевалье просил тебя хранить тайну… Ступай же к сестре, только не сболтни лишнего… От этого зависит твое счастье!
Женевьева д’Аджасет ошибалась: на кону в данных обстоятельствах стояло не счастье, но несчастье Екатерины. И вместо того, как ей вероломно советовали, чтобы скрытничать со своей младшей сестрой, ей следовало бы шепнуть ей хотя бы слово – одно-единственное – касательно своего нынешнего положения, и тогда бы она спаслась! Спася при этом и Жанну!
Странная ситуация! Держась в этот час за руки, две сестры думали об одном и том же, и мысль эта исходила от одной и той же причины! Они думали о том, что в последний раз без угрызений совести наслаждаются нежностями этого сестринского объятия.
Продолжение нашего рассказа прояснит то, что может показаться неясным в предыдущем замечании. Возможно, проницательный читатель уже догадался о том, какими будут последующие события, однако же наш долг историка, заинтересованного в том, чтобы не лишать его удовольствия, не говорить ему сразу же, был ли он прав.
Екатерина и Жанна сидели рядышком на скамейке в обвитой зеленью беседке, служившей, как мы уже говорили, в Монмартрском аббатстве живописным летним парлуаром.
– Ты хотела что-то мне сообщать? – спросила Екатерина.
Жанна отрицательно покачала головой.
– Нет, просто давно тебя не видела… вот и зашла повидаться.
Старшая наклонилась к младшей и, поцеловав ее, промолвила:
– Спасибо.
Наступило молчание.
– Ты по-прежнему счастлива рядом с госпожой королевой?
– По-прежнему! – рассеянно ответила Жанна. – А тебе по-прежнему хорошо здесь, в аббатстве?
– По-прежнему! – отвечала Екатерина тем же тоном.
И, словно в противоречие одному и тому же ответу, произнесенному по очереди обеими сестрами, обе они одновременно вздохнули.
Взгляды их встретились – и обе инстинктивно поняли, пусть и не посмели об этом сказать, что обманывают одна другую.
– Пройдемся немного, – предложила Жанна, взяв сестру под руку.
– Пройдемся! – согласилась Екатерина.
Они медленно дошли до большого луга, весело освещаемого утренними солнечными лучами.
Душа открывается под голубым небом.
– Что ж, да, – вдруг промолвила Жанна, – да, я хочу кое-что тебе сообщить… Кое-что серьезное!
– А!.. И что же? Говори, я слушаю.
– О, я не могу входить в подробности… но… возможно…
– Возможно?..
– Что… через несколько дней… я покину Париж… а быть может, даже и Францию.
– И куда направишься?
– Еще не знаю.
– Как это – не знаешь?
– В общем, что бы ни случилось… что бы ты ни услышала, дорогая сестра, надеюсь, это не повлияет на твою… любовь ко мне… не так ли?
– Разумеется!.. Но объяснись же…
– Я ничего не могу объяснить… ничего, моя славная Екатерина!.. Ты, живущая под мирной сенью монастырской ограды, ужаснулась бы определенным признаниям…
– Ужаснулась? Так тебе угрожает опасность?
– Нет, нет!.. Опасность мне не грозит, потому что я сама, по доброй воле… Ох, Екатерина, Екатерина!.. Дай мне слово, что будешь усердно молиться обо мне перед Богом, начиная с этого самого дня!.. Обещай мне это, умоляю… И если ты меня больше не увидишь, если вдруг узнаешь, что я совершила… ошибку… обещай, что простишь меня!
Жанна горько заплакала, спрятав лицо на груди Екатерины.
– Ошибку! – повторила монашка, вне себя от волнения. – Но что за ошибку, Господи?
– Не спрашивай…
– Однако же…
– Повторяю: ты не сможешь понять причины моих слез… Или ты хочешь, чтобы я краснела пред тобой? Чтобы и ты сама покраснела, услышав мое признание?
– Покраснела! – у Екатерины случилось просветление. – Так ты любишь, Жанна! И готова ради любимого пренебречь своими придворными обязанностями?
– Ну да… я люблю… я любима… И сегодня вечером… я оставлю все ради того, кого люблю.
