Он тотчас же залпом выпил два бокала вина, предложив остальным последовать его примеру.
Сначала всеобщее внимание было устремлено только на шевалье, но, мало-помалу разгоряченные вином гости обратились к разговорам о картах, дуэлях, охоте, лошадях и женщинах, особенно женщинах.
Большинство из приглашенных были молоды, а молодежь начинает вспоминать женщин после первого же бокала.
– Какая жалость! – воскликнул маршал де Таванн. – Какая жалость, дорогой маркиз Альбрицци, дорогой шевалье Базаччо, что, дабы увенчать этот пир, вы не припасли для нас десятка два красавиц, которые усладили бы нас после ужина своими поцелуями!
– Да! – хором повторили Шиверни, Бираг и Лианкур. – Какая жалость!
Филипп улыбнулся.
– Десятка два красавиц, господа, это слишком много, – сказал он. – Но если бы вы не были столь требовательно, думаю, я и маркиз наши бы, чем удовлетворить по крайней мере двух из вас.
– Двух! – повторил Бираг, пожимая плечами. – Двух!.. От этого толку мало!.. Не смотреть же другим, как эти двое будут развлекаться!
– Остальные удовлетворятся тем, что присоединятся к своим любовницам!
– Фи! Любовницы! – сказал Вильруа. – Да чего мы в них не видели, в этих любовницах?
– А те две гурии, о которых вы упомянули, шевалье, они здесь? – спросил Таванн.
– Здесь.
– И кто же они?
– Да какая вам разница? Довольно того, что они будут к вашим услугам.
– Шевалье прав, – заметил Шиверни. – Если они красивы, какая разница, откуда они и кому принадлежат? Идем к ним! – добавил он, пошатываясь вставая из-за стола.
– Идем к ним! – подхватили с дюжину других дворян, все как один пьяные.
– Одну минутку, господа, одну минутку, прошу вас! – остановил их Филипп. – Умерьте ваше нетерпение!.. Мы – я и маркиз Альбрицци – не желали бы, чтобы эти женщины послужили для вас только яблоком раздора, а так неизбежно и будет, если не принять меры… Пусть судьба решит, кому из вас достанутся эти красавицы. Судьба слепа. Д'Аджасет, будьте так добры, напишите на отдельных клочках бумаги имена всех наших гостей. Эти бумажки должны быть свернуты трубочками и положены в вазу, откуда паж достанет имена тех двоих, кого поощрит Венера.
Это предложение было встречено громом аплодисментов и криков «браво».
Все господа нашли его оригинальным и в то же время восхитительным.
Все, за исключением Людовика Ла Фретта, который, подойдя к д'Аджасету, уже писавшему, как его и просил Филипп, имена, промолвил:
– Смею просить, господин граф, избавить меня от удовольствия соперничать с этими господами за право обладать одной из бывших любовниц господина шевалье Карла Базаччо.
Эти слова, произнесенные сухим тоном, возбудили негодование некоторых, но Филипп поспешил их успокоить:
– Оставьте, господа! Мы – сумасшедшие, а господин Ла Фретт – мудрец!.. Позволим же ему сохранить его мудрость и вернемся к нашему безумию, которое так нас развлекает! Каждый свободен выбирать то, что ему по душе! Д'Аджасет, вы слышали? Не вписывайте имя господина Людовика Ла Фретта среди имен соискателей расположения мадемуазелей Жанны и Екатерины.
– Жанны и Екатерины! – пробормотал Людовик, вздрогнув.
Рэймон де Бомон, хоть мозг его и был затуманен винными парами, разделил тягостное волнение Людовика, услышав эти имена…
– Жанны и Екатерины! – повторил он.
– Ну да, Жанны и Екатерины, – еще раз спокойно произнес Филипп. – Двух прекрасных девушек, смею вас заверить в этом, господа!
– Просто восхитительных! – подтвердил Луиджи Альбрицци.
И, улыбнувшись Рэймону де Бомону, он промолвил:
– Неужели вас так шокировали эти имена, мой дорогой друг? Или же, как и ваш брат, вы тоже намерены отказаться?
– Нет, нет! Я не отказываюсь! – воскликнул Рэймон, устыдившись внезапно мелькнувшей в его голове мысли.
– В добрый час! – воскликнул Таванн. – Если младший – мудрец, то старший столь же безумен, как и все мы!
Д'Аджасет окончил свою работу и подозвал пажа для выбора двух трубочек. Пока тот водил рукой внутри странной формы урны, Людовик внимательно наблюдал за Филиппом де Гастином и Луиджи Альбрицци. Ему показалось, что они обменялись недоброй улыбкой, и снова дрожь пробежала по всем его членам… Он не догадывался, не мог догадываться о том, что сейчас случится, но его уже терзало нехорошее предчувствие.
– Маршал де Таванн! Рэймон де Бомон! – провозгласил паж, развернув вынутые им трубочки.
Со всех сторон посыпались поздравления, но не обошлось и без восклицаний зависти.
– Ведите нас к ним! – кричали избранники судьбы.
– Мы сделаем лучше, господа, – сказал Филипп. – Мы приведем их к вам!
– Приведете к нам? – изумились Рэймон и Таванн.
– Разумеется. Или вы забыли, что я обещал не только уступить двум из вас мадемуазелей Жанну и Екатерину, но и позволить всему собранию полюбоваться их красотой?
– Так и есть! Так и есть! – вскричали гости. – Мы вправе получить хоть это утешительное лакомство… Давайте же взглянем на мадемуазелей Екатерину и Жанну!
– Извольте тогда присесть, господа, – промолвил Луиджи Альбрицци, жестом указывая присутствующим на два ряда стульев, расставленных слугами в глубине зала. – Если хотите, чтобы спектакль начался, соблаговолите вести себя как благопристойные зрители!
– Альбрицци прав! – сказал Бираг. – Присядем, господа, присядем…
– Не будем мешать мизансцене! – добавил Шиверни.
И каждый безумец, смеясь, нетвердой походкой направился к стулу. На правах победителей, Таванн и Рэймон де Бомон уселись в первом ряду.
Ла Фретт остался стоять. Инстинктивно он уже чувствовал, что присутствует при некой ужасной махинации, каком-то беспрецедентном событии. Кровь кипела в его венах, виски стучали, сердце билось так, что было тяжело дышать. Мизансцена – как говорил Шиверни, – мизансцена подготовленного спектакля и не смогла бы успокоить скрытые опасения более молодого и благородного из сыновей барона дез Адре.
Предоставив своих любовниц, как они называли Жанну и Екатерину, случайностям постыдной игры, шевалье Карло Базаччо намеревался предъявить их, как жалких рабов, алчному любопытству собравшихся!
Это было мерзко! Гнусно! Столь мерзко и гнусно, что Людовик Ла Фретт, хоть глаза его этого еще и не видели, отказывался верить своим ушам. Что такого сделали эти две несчастные женщины шевалье, если он готов подвергнуть их такому стыду? Какова цель этой отвратительной комедии?
Слуги уже убрали уставленный канделябрами праздничный стол, и теперь зал освещали лишь несколько торшеров, закрепленных на боковых стенах, тогда как одна из более широких стен, находившаяся напротив зрителей, была погружена во мрак.
