Карл IX встал из-за стола. Он выходил, опираясь на руку адмирала де Колиньи с одной стороны и плечо короля Наваррского с другой; впереди, гордый похвалой, полученной за блестящее гостеприимство, семенил кардинал Лотарингский; позади шли прочие придворные господа и дамы.
Екатерина Медичи покинуть зал не спешила, как и герцог Алансонский, которого она придержала и подозвала к себе взглядом.
Они остались одни.
– Так что же, сын мой, – спросила она, – случилось с господами Альбрицци и Базаччо, а также с вашими оруженосцами, господами де Бомоном и Ла Фреттом?
– А то, матушка, – ответил герцог, – что вчера вечером господа Альбрицци и Базаччо убили господ де Бомона и Ла Фретта в доме графа д'Аджасета на дуэли. Убили после того, как доказали им – самым низким образом, – в присутствии человек сорока гостей, что обесчестили их сестер, мадемуазелей Жанну и Екатерину де Бомон.
– Да что вы плетете, сын мой!
– Истинную правду, матушка.
– И от кого вы об этом узнали?
– От одного из свидетелей этой самой дуэли… и бесчестия, барона д'Альво.
– Но как так случилось, что один лишь барон д'Альво…
– О ней рассказал? Дело в том, что с других маркиз Альбрицци взял слово, что они будут весь день молчать об этом прискорбном случае. Но прежде, сударыня, вы должны знать, что так называемый неаполитанский шевалье Базаччо есть не кто иной, как граф Филипп де Гастин, зять барона де Ла Мюра, убитого, со всей его семьей, пару месяцев назад бароном дез Адре.
– О! Так это во имя мести…
– Филипп де Гастин пролил до последней капли кровь Рэймона де Бомона и Людовика Ла Фретта, после того как обольстил мадемуазелей Жанну и Екатерину де Бомон? Да. Филипп де Гастин сам объявил перед всеми, что эти два месяца он жил ради одной лишь мести.
– А какова роль во всем этом маркиза Альбрицци?
– Он помогал графу воплотить в жизнь его жестокие планы.
– Но где и как маркиз и граф познакомились? С какой стати они объединились, дабы обрушиться на детей барона дез Адре?
– Чего не знаю, того не знаю. Я могу вам сказать лишь то, что сам услышал от д'Альво.
– Справедливо. Что ж, расскажите мне во всех подробностях то, что вам поведал д'Альво, сын мой, расскажите… Похоже, это очень занимательная история, очень! Охота никуда от нас не денется; присоединимся к ней позже. Я вас слушаю.
Королева-мать говорила так, неспешно спускаясь, под руку со своим третьим сыном, по главной лестнице Медонского замка. Последние несколько ступеней – и она оказалась в вестибюле, по правую сторону, по выходе из которого лежал главный двор, по левую – парк замка. В ту же секунду некий человек, весь в поту и в запылившихся одеждах, возник, в сопровождении слуги, в дверях вестибюля.
Этим человеком был виконт Маларет, лейтенант гвардейцев Екатерины Медичи.
– В чем дело, Маларет? Зачем вы здесь?
Виконт поклонился, вытащил из кармана небольшую записку и протянул королеве-матери. Эта записка содержала такие слова, написанные по-итальянски:
«Ужасный несчастный случай, госпожа: вследствие некоторых обстоятельств, которые было бы слишком долго объяснять в этом письме, сыновья Тофаны выпили яд, который вам принесла их мать. Они мертвы. Тофана обезумела; она ворвалась в ваши покои, примешивая ваше имя к своим проклятиям…
Не знаю, что делать. Приезжайте как можно скорее.
Пациано».
Несмотря на все свое самообладание – а, как мы знаем, хладнокровие изменяло ей крайне редко, – Екатерина Медичи сильно побледнела, читая эту записку.
Заметив эту бледность, герцог Алансонский – скорее из любопытства, нежели из сочувствия – тотчас же бросился к матери, но та, остановив жестом любые расспросы, промолвила:
– Пустяки, ничего страшного. Просто я нужна в Лувре… и я туда возвращаюсь. Вы ведь передадите королю, что я была вынуждена покинуть охоту, чтобы вернуться в Париж?
Герцог поклонился.
– Я передам ему это, госпожа, – сказал он.
– И еще одно, сын мой: маркиз Альбрицци и шевалье Базаччо – или Филипп де Гастин, какая разница! – как вы мне сказали, предательски убили двух ваших дворян и обесчестили их сестер. Вы не считаете, что, прежде чем король, ваш брат, узнает об этих преступлениях и прикажет наказать этих господ самым строгим образом, было бы неплохо вам самому принять меры для того, чтобы они никуда не скрылись?
Герцог Алансонский вновь поклонился.
– Мне и самому это уже приходило в голову, госпожа, – сказал он.
– Тогда по возвращении в Париж действуйте, не теряя ни минуты.
– Так я и намереваюсь поступить, сударыня.
– Хорошо. До свидания.
И, сопровождаемая Маларетом, королева-мать спустилась во двор, где ее ждал паланкин, носимый четырьмя выносливыми мулами.
Глава VII. Как было доказано, что крайне эффективный, по словам Тофаны, яд, таковым и является
Как мы уже говорили, королева Елизавета отказалась принять участие в охоте под предлогом нездоровья. Она действительно страдала, но то были страдания души, а не тела. Королева обожала своего супруга, а ее супруг с каждым днем все чаще и чаще ее покидал ради недостойной любовницы.
С каждым днем страдания молодой и очаровательной принцессы становились все более и более невыносимыми, с каждым днем она плакала все больше и больше. Она действительно была очаровательна, к тому же мила и добра. Мы уже упоминали ранее, что она была практически святой, и это, судя по всему, истинная правда, потому что даже Брант – историк дебошей и скандалов – признавал добродетели Елизаветы Австрийской.
Итак, в тот день госпожа Елизавета, сославшись на болезнь, осталась в своих покоях, тогда как его величество король Карл IX, со всем двором, пажами и слугами, отправился в Медонский лес охотиться на лисиц.
Из всего своего обычного общества молодая королева пожелала сохранить рядом с собой одну лишь мадемуазель Шарлотту де Солерн.
Даже Рудольфу, главному оруженосцу, не было в тот день дозволено засвидетельствовать ей свое почтение. Потому-то грустил и он, Рудольф де Солерн! Грустил по своей собственной грусти, грустил по той, кого в душе считал любимой женщиной.
Впрочем, и Шарлотту в последние дни все чаще посещали мрачные мысли, к которым примешивалась – крайне редко! как лучик солнца, пробившийся на минутку сквозь тучи – одна милая ее сердцу…
Хотя, следуя рекомендациям Луиджи Альбрицци, ее брат и не открыл ей причину странных мер предосторожности, которые он наказал ей неукоснительно соблюдать, Шарлотта и сама понимала, что эта причина исходит от ее ужасного врага – Екатерины Медичи.
