На сим, господин барон, мы молим Бога, чтобы он хранил вас свято и надлежащим образом.
Екатерина.
Р.S. Рады случаю уверить вас, что наш сын, герцог Алансонский, чрезвычайно доволен службой в его доме господ Рэймона де Бомона и Людовика Ла Фретта, ваших сыновей».
Не знай Луиджи Альбрицци от первой и до последней строки содержимого письма, написанного Екатериной Медичи барону дез Адре, он бы, вероятно, не сумел остаться совершенно бесстрастным при виде того изумления, что отразилось на лице сеньора де Бомона по прочтении этого послания.
И барону было от чего удивляться: королева-мать и король хвалили его за разграбление Ла Мюра, поздравляли его с тем, что он сровнял с землей это гнездо злейших врагов истинной религии!
Уж не сон ли ему снился? Уж не помутился ли он рассудком от долгого уединения?
Но господин де Ла Мюр и все его друзья были католиками, следовательно, разграбляя, истребляя, сжигая их, дабы отомстить за нанесенное ему оскорбление, должен был навлечь на себя как минимум внушение со стороны его католического величества короля Карла IX и августейшей и не менее католической матери короля, госпожи Екатерины Медичи!
Однако же, вместо того чтобы журить его, они его хвалят!
Дез Адре перечитал письмо; он не верил своим глазам. При втором чтении он понял – так ему, показалось, по крайней мере – всю иронию королевской похвалы.
Они делали вид, что ласкают его, тогда как на самом деле царапали!
В любом случае послание оказалось не таким уж для него и болезненным. Он даже не рассчитывал, что сможет отделаться так дешево!
Он сунул письмо под камзол и, широко улыбнувшись Луиджи Альбрицци, воскликнул:
– Лучше и не придумаешь! Госпожа Екатерина осыпает меня комплиментами!
– Вы довольны, господин барон? – осведомился Луиджи.
– Просто счастлив, господин маркиз! Королева-мать, как от своего имени, так и от имени своего сына, изволит адресовать мне… похвалу… по случаю одного небольшого похода, который я весьма удачно провел пару месяцев тому назад.
– И эта похвала пришлась вам по душе?
– Еще бы!
– Я, в свою очередь, господин барон, тоже рад тому, что письмо госпожи Екатерины доставило вам удовольствие и что наша великая королева согласилась передать вам эти добрые вести через мое посредство.
– Да-да… И поэтому я надеюсь отплатить вам за мою радость удовольствиями, господин маркиз. Почему бы вам не остаться здесь на месяц?
– Месяц – это уж слишком, господин барон!
– Полноте! Ну что такое месяц? Тридцать дней. А что такое тридцать дней, когда людям весело? А нам будет очень весело, господин маркиз, это я вам обещаю. Поохотимся, порыбачим, закатим пирушку… Мой мажордом знает толк в превосходной пище, вот увидите! Может, он слегка и подворовывает, негодник, с расходов на стол, но, за исключением этого, мэтр Левейе – человек смышленый и преданный. Так вы едете от французского двора, маркиз?
– Да, барон.
– От французского двора, где, несомненно, встречали моих сыновей? Они оба находятся в услужении герцогу Алансонскому.
– Господа Рэймон де Бомон и Людовик Ла Фретт. О, барон, я не просто встречался с этими господами, но и весьма с ними дружен.
– Вот как!
– Очаровательные молодые сеньоры! Такие любезные! Не далее как на прошлой неделе, я имел честь принимать их у себя за обедом.
– Да ну? Мои сыновья обедали у вас, маркиз?
– О, уже несколько раз, барон… Я богат, – это было сказано без малейшего хвастовства, – и мне приятно угощать друзей…
– Разумеется! Когда ты богат… Но смею спросить, маркиз, если вы обладаете несметным состоянием… и Екатерина Медичи, самая могущественная из августейших особ французского двора, проявляет к вам интерес…
– Почему я тогда покинул этот двор? Мой бог!.. Дело в том, что кое-какие дела в Италии требуют моего там присутствия, и потом, я, с несчастью, немного злопамятен… Если меня задели… оскорбили… я этого уже не забуду.
– Понимаю! В Париже вы дрались на дуэлях?
– Это были не совсем дуэли, но…
– Но вы отделались, так или иначе, хе-хе… от тех людей, с которыми у вас вышла размолвка?
– Да, так или иначе, как вы говорите, барон, но отделался.
– И во избежание разборок с родственниками этих людей решили какое-то время подышать родным воздухом?
– Именно!
– Что ж, вы мне нравитесь, маркиз, буду честен: то немногое, что я знаю о вашем характере, вызывает у меня симпатию. Так мы договорились: вы останетесь на месяц?
– Поговорим об этом через две недели, барон.
– Прекрасный ответ! Но ваша свита уже вся в замке?
– Вся, барон. О, она отнюдь не многочисленна. Я не люблю таскать за собой кучу народу, когда путешествую. Со мной мой первый оруженосец, Скарпаньино, и врач, Зигомала.
– Ого! Зигомала! Это еще что за имя?
– Арабское, барон. Я привез его из Индии.
– А, так вы были в Индии? Надеюсь, по вечерам, за ужином, вы будете рассказывать мне какой-нибудь эпизод этого путешествия, маркиз. Обожаю рассказы о путешествиях. А этот доктор Зигомала, он хоть знает свое дело?
– Не хуже мэтра Амбруаза Паре! Кроме того, он превосходно разбирается в химии и физике.
– Прекрасно! Он будет обедать вместе с нами и за десертом представит нам образец своей науки.
– Доктор Зигомала всегда будет к вашим услугам, барон.
– Значит, этот маленький паж, что остался внизу, оруженосец и доктор – это и есть вся ваша свита? Действительно, не самая многочисленная.
– Простите, барон, чуть не забыл… Со мной в качестве берейтора находится еще один парень… поступивший ко мне на службу в Париже. Когда я ему объявил, что мы, вероятно, проведем какое-то время в замке благородного сеньора дез Адре, он тотчас же воскликнул в порыве несказанной радости: «Какое счастье! Стало быть, у меня будет возможность снова засвидетельствовать благородному сеньору дез Адре мою вечную признательность!»
– Гм!..
Барон явно пребывал в замешательстве.
– Ваш берейтор желает засвидетельствовать мне вечную признательность? Но как его зовут?
– Тартаро.
– Тартаро!.. Тартаро!.. – Дез Адре почесал затылок. – Странно, но это имя не вызывает у меня никаких воспоминаний. И чем же я заслужил признательность этого Тартаро?
Луиджи Альбрицци медленно покачал головой.
– Похоже, барон, вы легко забываете то добро, которое делаете, – сказал он.
Дез Адре мог бы ответить: «Я делал его так мало, что не удивительно, что ничего об этом не помню!»
