В этот вечер, хоть днем ему и пришлось побывать в Сен-Лоране – в добрых трех льё от Ла Мюра, – костоправ выглядел более живым и веселым, чем обычно, что не ускользнуло от внимания Альбера и Тартаро.
Юный паж вызвался проводить госпожу в замок, заявив, что в вечерних сумерках его никто не узнает.
– Нет-нет, малыш, – воскликнул Жан Крепи, – тебе придется побыть дома – вечером у вас будет гость!
– Гость?
– Да. Один добрый человек из Сен-Лорана – отец Фаго, мой друг, – который расскажет тебе и мадемуазель Бланш нечто весьма интересное.
Явно сбитый с толку, Альбер смотрел на Жана Крепи с удивлением, тот же продолжал:
– Не понимаешь, зачем я рассказал отцу Фаго о тебе и мадемуазель Бланш? Ничего, скоро поймешь… Пока лишь скажу, что когда он явится, ты с отцом и матерью должен встретить его самым сердечным образом. Откройте для него бутылку одного из ваших старых вин – старикам нравится все выдержанное. Но не расспрашивайте его о причине визита, он не ответит. То, что должен сказать, он скажет, когда мы с мадемуазель Бланш вернемся. Ха-ха!
– Снова мадемуазель Бланш! И вы, Жан Крепи, смеетесь, выглядите таким довольным! Стало быть, у отца Фаго есть для нас хорошая новость?
– Возможно – ха-ха! – возможно. Сам все увидишь, малыш. Позволь госпоже выплакаться как следует в Ла Мюре; поверь, по возвращении плакать она уже не станет. Разве я не говорил, что, излечив ее тело, я излечу и ее душу?
Жан Крепи был прав: в том состоянии, в котором его оставили барон дез Адре и его разбойники, замок Ла Мюр являл собой печальное, мрачное зрелище. То, что не уничтожил огонь – камни, – было разрушено взрывом. Там, где месяц назад высилось гордое и величественное строение, теперь была лишь груда развалин.
По тропинке, что тянулась вдоль стен парка, Бланш и ее спутники вышли к руинам. Похожая – с закрытым вуалью лицом – на привидение, молодая девушка жестом остановила мужчин и направилась к тому, что было жилищем ее предков, колыбелью ее юности. Нет! Ничего! Ничего такого, на чем мог бы задержаться взгляд, что могло бы вызвать хоть какие-то воспоминания!
При свете чистого звездного неба Бланш тщетно всматривалась в бесформенные кучи обломков.
– Они там, внизу! – простонала она. – Все до единого!
– Кто знает… – произнес чей-то голос.
Вздрогнув, она обернулась. Кто говорил? Возможно ли, что то был призрак-утешитель одного из тех, кого она так любила? Она увидела лишь костоправа и солдата, которые подошли ближе.
– Мадемуазель, – сказал Жан Крепи, – становится прохладно. Нам нужно возвращаться в Лесной домик.
– Уже!
И, вновь пройдясь глазами по развалинам, Бланш продолжала:
– О, если бы я могла поднять, разворошить эти камни, чтобы извлечь из-под них останки батюшки, матушки, братьев, мужа! Это будет моя вечная боль, Жан Крепи, – знать, что они здесь, и не иметь возможности захоронить их как следует!
Сочувственно покачав головой, старик взял девушку под руку, и Тартаро последовал его примеру.
– Надейтесь! – сказал костоправ.
– Надеяться? Но на что? Не все ли я потеряла?
– Кто знает… – ответил Жан Крепи.
Бланш вздрогнула. Как легкое эхо того, что, как ей показалось, она слышала минуту назад, эти два слова, произнесенные взволнованным голосом старого целителя, сотрясли все ее естество.
Медленной поступью они направились обратно, к Лесному домику.
– Видите ли, мадемуазель, – промолвил Жан Крепи, – иногда случается так, что в тот момент, когда меньше всего этого ожидаешь, милосердный Господь нет-нет да и пожалеет тебя. Не от него ли зависит спасение тех, кого приговорили злые люди?
– К чему вы клоните, Жан Крепи?
– А к тому – хе-хе! – что не все из тех, кто погиб в результате преступных деяний барона дез Адре, умерли.
– Как!..
– И доказательством тому, в последнюю очередь, служите вы, моя дорогая, и малыш Альбер Брион. К тому же…
– К тому же?
– Успокойтесь, успокойтесь, госпожа графиня. Так как, если уж на то пошло, вы – графиня, графиня де Гастин, мадемуазель Бланш. Прекрасное имя! Столь же прекрасное, как и тот, кто вам его дал… О, я отлично его знал, господина Филиппа! Часто видел его в деревне; часто, очень часто мы с ним разговаривали. Пусть он и был богатым вельможей, господин Филипп, но он никогда не относился к нам, крестьянам, свысока. Возможно, это-то и принесло ему удачу! Хе-хе!
– Принесло удачу!.. Жан Крепи, Жан Крепи, скажите же мне наконец, к чему вы клоните? Вы говорите о графе де Гастине так, будто он еще жив! Почему? Объяснитесь, бога ради! Объяснитесь!
Бланш остановилась, сжав маленькие изможденные руки костоправа.
Даже Тартаро, который не ожидал услышать ничего подобного, смотрел на крестьянина округлившимися глазами.
Но они были уже в нескольких шагах от хижины Жерома Бриона.
– Войдем, – сказал Жан Крепи. – Там должен быть один человек, который вас ожидает, госпожа графиня де Гастин. Отец Фаго, славный старик, который, как и я – скажу не хвалясь, – докажет вам, что и беззубый рот еще способен вызвать улыбку на розовых губках!
Они вошли внутрь.
Отец Фаго прибыл десятью минутами ранее, и, в соответствии с указаниями Жана Крепи, никто в Лесном домике не позволил себе осведомиться у декана деревушки Сен-Лоран о причине его ночного визита.
Проведенный в небольшую гостиную, старик неспешно потягивал вино, дожидаясь возвращения мадемуазель де Ла Мюр. При виде молодой женщины он поднялся на ноги и, обнажив голову, промолвил:
– Желаю вам долгих и счастливых лет жизни, госпожа графиня де Гастин.
Бланш бросилась к старику.
– У вас есть что рассказать мне, мой друг? – вопросила она с нетерпением.
Отец Фаго взглянул на Жана Крепи, словно спрашивая его мнения о том, что он должен ответить.
– Давай, друг, – произнес костоправ, – расскажи все, что ты знаешь, что ты видел вечером 17 мая, того дня, когда в Ла Мюре справляли свадьбу мадемуазель Бланш. И, дабы не утомлять госпожу графиню, начни с конца.
– Признаться, так я и хотел сделать! – промолвил отец Фаго. – Знали бы вы, как тяжело, держать все это в себе! Возрадуйтесь же, дорогая госпожа, любезные хозяева… Граф Филипп де Гастин жив!
Один и тот же возглас восторга вырвался у всех при этом чудесном признании.
Бланш смертельно побледнела, но уже в следующую секунду лицо ее приобрело багровый оттенок. Она пошатнулась, но жестом остановила бросившихся ей на помощь Альбера и Тартаро.
– Нет-нет! Все уже прошло. Я сильная! Я могу слушать! Говорите, отец Фаго. Расскажите нам все. Но прежде…
