«Замолчите, сударыня, – ответил маркиз. – Время ли думать о нас, когда священник молит Господа об успокоении души нашего высокочтимого предка, знаменитого Массимино-Джулио-Фабиано-Бениньо Пинтакунды!»
Маркиза умолкла. Вслед за недомоганием наступило оцепенение, в котором не было ничего мучительного: ей показалось, что она погружается в сон, сладкий сон. Мутным взором она окинула сыновей и дочерей: все были неподвижны; закрыв глаза, они поникли головами в свои молитвословы.
Даже священник, преклонивший колени на ступени алтаря, рядом с мальчиком, из хора не шевелился.
Маркиза закрыла глаза. Глаза ее супруга закрылись еще пару минут назад.
В три часа утра, когда, удивленные столь продолжительной службой, слуги замка Пинтакунды осмелились войти в часовню, в ней не оказалось ни единого живого существа.
Маркиз, его жена, их сыновья и дочери, дьякон и мальчик из церковного хора – все они были мертвы, все!
Их убили аромат ладана и испарения, шедшие от свечей, которые прошли через мои руки и которые я отравила!
Глава V. Конец истории Тофаны. – Преступление во имя любви
Екатерина одобрительно кивнула – не без некоторой иронии.
– Умерли, слушая мессу! – сказала она. – Этим людям, графиня, поистине грех на вас жаловаться, так как для меня нет сомнения, что, уйдя из жизни с молитвой, они определенно попали прямиком в рай! А граф Винченцо, полагаю, унаследовал все их состояние?
– Да, унаследовал.
– А вам достались десять тысяч цехинов?
– Да, госпожа. Граф обещал Гаргальо тридцать тысяч – столько тот от него и получил.
– И ваш союз с Гаргальо продолжился?
– Он длился пять лет.
– И за все эти годы ни один из наследников – получивший свое наследство благодаря вам, разумеется, – не отказался платить?
– Ни один.
– А еще говорят, что итальянцам недостает лояльности!
– О, возможно, была и другая причина, по которой наши должники предпочитали свой долг не оспаривать.
– И какая же?
– Гаргальо предупреждал их, что, в случае, если они нас обманут, мы отравим уже их самих.
– Справедливо! И более чем кто-либо другой убежденные в вашем могуществе, они предпочитали соблюдать соглашение, чем рисковать присоединиться в могиле к тем, кого, по их просьбе, вы туда уже отправили. Что стало с Гаргальо? Он еще жив?
– Нет, госпожа. Хотите знать, как он умер? В последние годы он не знал меры ни в чем и постепенно начал спиваться. А когда он был пьян, у него развязывался язык. Он много раз клялся мне, что избавится от этой пагубной привычки, но все его обещания оказывались пустыми… Из-за его пьяных разглагольствований мне пришлось последовательно покинуть Геную, Турин, Ливорно, где меня уже начали называть Отравительницей, пока однажды, во время обеда с моим оруженосцем, Орио, у него не случился инсульт.
– Ха-ха!.. Для человека неглупого этот парень поступил весьма неосмотрительно, сев трапезничать с вашим оруженосцем… Но перейдем к вашей последней истории, графиня. Истории вашей любви, истории вашего материнства… Если позволите, прежде я выпью воды, чистой воды – ваши яды возбуждают во мне жажду!
Екатерина, конечно же, шутила, но Тофана к этой шутке осталась совершенно безучастной. Она подала королеве-матери то, что та требовала – воду из графина, которую пила сама.
Королева осушила стакан за пару глотков, а затем сказала:
– Вот теперь можете начинать. И, повторюсь, все, что вы рассказываете, мне очень интересно, потому что это так занимательно!.. Вы, оказывается, женщина весьма решительная, Елена Тофана!
– Прежде всего, я – слуга вашего величества! – ответила смиренным тоном Великая Отравительница.
С минуту она помолчала, а затем, собравшись с мыслями, продолжила:
– С шевалье Конрадом де Верлем я познакомилась в Венеции, в 1558 году.
– Конрад де Верль! – произнесла Екатерина Медичи. – Это имя кажется мне знакомым. Уж не входил ли этот Конрад де Верль в группу французских дворян, посланных королем Генрихом II, моим супругом, с частной миссией к дожу Лорану Приули?
– Да, госпожа. Конрад де Верль был кузеном барона де Ла Мюра, главы королевского посольства.
– Ну разумеется! Этого несчастного барона де Ла Мюра, которого этот мерзавец барон дез Адре недавно убил вместе со всей его семьей и гостями в отместку за старую обиду. Но продолжайте…
– Обо мне тогда уже по всей Италии ходила дурная слава. Ради спокойной жизни в Венеции, где, кстати, мне покровительствовал один из членов Совета Десяти
[24], которому я некогда оказала весьма значительную услугу…
– А! Так вы оказывали услуги даже членам Совета Десяти?
– Я оказывала услуги как самым могущественным, так и самым безвестным людям по всей Италии, госпожа.
– И вас там так ненавидят! Неблагодарные!.. Но мы отвлеклись.
– Ради спокойной жизни в Венеции я сменила имя: меня звали маркиза Сперино. Под этим именем я и сблизилась с Конрадом де Верлем. Сначала эта связь имела для меня те же приятности, что и предыдущие, но Конрад был так мил, обходителен, остроумен, что то, что я считала прихотью, стало страстью, жгучей, непреодолимой страстью…
Конрад меня обожал. По крайней мере, он так говорил, и у меня не было причин ему не верить. Увы! Почему так должно было случиться, что посреди нашего счастья возник злой гений в виде соперницы, и оно вдруг разрушилось?
Напротив дворца, который я снимала у большого канала, жила одна куртизанка по имени Пезара. Из своего окна в любое время дня и ночи эта Пезара могла наблюдать, как Конрад де Верль входит ко мне.
Он был молод и привлекателен; она узнала, что он богат, и решила у меня его похитить. Однажды вечером на площади Сан-Марко к Конраду подошла некая дуэнья и попросила его проследовать к гондоле, где, как она выразилась, его ждет очаровательное приключение.
Он был француз, охочий до всего нового, романтичного; он последовал за дуэньей, которая привела его к Пезаре. О, она сразу перешла к делу!
«Я люблю тебя, – сказала она. – Люби же и ты меня!»
Пезара была очень красива; возможно, Конрад не решился категорично высказаться против такого предложения. Так или иначе, боязнь оскорбить мои чувства возобладала над тягой к наслаждению.
«Простите, моя дорогая, – ответил он, – но вы несколько опоздали. Я больше не принадлежу себе».
«Я знаю, – сказала Пезара. – Вы – любовник маркизы Сперино, и ваша связь длится около двух месяцев. Не чересчур ли долго?»
