«Возможно, для вас и чересчур, но не для меня».
«Подарите мне ночь, всего одну!»
«Ни единого часа!»
«Это ваше последнее слово, мой дорогой?»
И за счет ловкого движения, всего лишь распустив тесьму на платье – позднее дуэнья мне все рассказала в деталях, – Пезара предстала перед молодым атташе посольства практически обнаженной.
А тело, следует заметить, у нее было просто восхитительное!
Но Конрад по натуре своей был человеком тонким и деликатным. Бесстыдный поступок куртизанки не распылил, а охладил его желание.
«Последнее! – промолвил он брезгливо. – Извольте приказать, синьора, чтоб меня отвезли обратно, на площадь Сан-Марко».
Пезара прикусила губу.
Через несколько минут Конрад ступил на traguetto
[25] и удалился, сухо бросив: «Прощайте, синьора!»
Вне себя от гнева, синьора вернулась в свой дворец. Она пылала яростью как к тому мужчине, который ею пренебрег, так и к той женщине, ради любви к которой этот мужчина ею пожертвовал. Как отомстить им обоим? Как раз над этим она и ломала голову, когда объявили о приходе одного из ее поклонников, Мингоцци.
Невероятно богатый, но не менее безобразный, горбатый и злобный, Мингоцци вот уже полтора месяца тщетно ухаживал за Пезарой; она никак не могла решиться, даже за все его золото, на то, чтобы отдаться этому уроду.
Но этот урод был могуществен, и не только по своему богатству, но и по своим связям. Он знал в Венеции всех; не было ни одного секрета – касалось ли то людей благородных или же самых недостойных, которым бы он не обладал.
«Мингоцци, – сказала ему Пезара без лишних слов, – я ненавижу маркизу Сперино, мою соседку. Дайте мне средство, надежное средство ей навредить, и завтра же я буду вашей».
У горбуна загорелись глаза.
«Договорились! – ответил он. – Только, чур, играем в открытую. Почему вы ненавидите маркизу Сперино?»
«Потому, что люблю ее любовника».
«Ага! Ее любовника, шевалье Конрада де Верля, атташе посольства Франции при нашем светлейшем доже. Что ж, мы дадим вам верное средство, которое отдалит шевалье Конрада де Верля от его любовницы; это несложно! Случай тому благоприятствует. Тем не менее я должен предупредить вас, моя красавица, что, затевая подобную игру, вы, возможно, подвергаете себя серьезной опасности. Маркиза без ума от шевалье!»
«Лишний повод их разлучить!»
«Будь по-вашему! Но если она узнает, что это вы их разлучили, она вас накажет».
Пезара пожала плечами.
«Я ее не боюсь».
«Гм!.. Так вы решились?»
«На все!»
«Хорошо! Тогда вы сейчас напишете Конраду де Верлю то, что я продиктую».
Пезара села за стол, и Мингоцци начал диктовать:
«Шевалье,
Речь идет о вашей чести.
Завтра вечером, в восемь часов, приходите к Паглийскому мосту. Там вас будет ожидать гондола с красным фонарем, и в этой гондоле – человек, у которого есть для вас важнейшая информация.
Речь идет о вашей чести».
Куртизанка закончила писать.
Несмотря на уверенный вид Мингоцци, ее раздирали сомнения.
«Но что это за важнейшая информация?» – спросила она.
«Поцелуйте меня, – ответил горбун, – и одним словом, одним именем – настоящим именем маркизы Сперино – я дам вам понять ее ценность».
«А! Так маркиза Сперино – вовсе не маркиза Сперино? Ну и дела! Да одно это уже… Вот ваш поцелуй!»
И розовые губки куртизанки ткнулись в фиолетовые уста горбуна.
«Ну а дальше?» – спросила она.
Горбун прошептал слово, всего одно, но и его оказалось достаточно, чтобы физиономия его слушательницы вытянулась от изумления.
Мингоцци это заметил и немного насмешливо спросил:
«Ну как, еще не отказались от своего замысла, моя дорогая?»
«И не подумаю!» – ответила Пезара.
– На следующий день, как, впрочем, и в предыдущие несколько суток, я нехорошо себя чувствовала и не могла найти этому объяснения. Я испытывала желание одновременно и плакать, и смеяться. Постоянно хотелось есть. Приступы беспричинного беспокойства сменялись взрывами безудержной радости, столь же беспричинной. Я с нетерпением ждала Конрада, зная, что, когда он окажется рядом, все мои страдания пройдут, но он в тот вечер сильно задерживался. Девять часов… Половина десятого… Я начала беспокоиться.
Ах, его шаги! Шум его шагов, наконец-то!.. Я встала, чтобы побежать ему навстречу…
Сердце так кольнуло, что я вынуждена была вновь опуститься в кресло.
То было предупреждение. Моя пытка начиналась.
Он вошел, и я тотчас же заметила, что он смертельно бледен.
«Что с вами, мой друг? – воскликнула я. – Что случилось? Вас что-то расстроило?»
Безмолвный, он стоял напротив и пристально смотрел мне в глаза.
«Да ответьте же, Конрад! Почему вы так бледны? И сядьте же наконец рядом со мной, обнимите меня!»
Моя рука искала его руку, но он отстранился и ледяным голосом произнес резко:
«Вы знакомы с Тофаной, маркиза?»
Я вздрогнула. О, с этого мгновения у меня не осталось и тени сомнения! Конрад знал. Ему сообщили, кто я. Машинально, тем не менее, я еще боролась против этого убеждения.
«Нет», – ответила я.
Он продолжал тем же тоном:
«А, так вы с ней не знакомы? Однако же вы говорили, что много путешествовали? Это так, но… По крайней мере, вы слышали об этой ужасной женщине?»
«Да, слышала».
«Вы разделяете той всеобщий ужас, что она внушает?»
«Да».
«Тогда вам будет приятно узнать одну новость, касающуюся ее, которая ходит со вчерашнего вечера по Венеции. Будучи до сих пор не в силах поймать эту гнусную Отравительницу, которой покровительствуют люди, не менее мерзкие, чем она сама, и наказать ее по заслугам, возмущенные неаполитанцы нанесли удар по тем, кого она любит… если она вообще способна любить кого бы то ни было».
«Что вы хотите этим сказать?» – пробормотала я.
«Вы не понимаете? Елена Тофана – уроженка Неаполя, где ее семья… Ха-ха!.. У этого есть даже семья… Похоже, она даже заботилась о близких, посылая им обагренное кровью невинно убиенных ею золото… Так вот: теперь в подобных посылках нет нужды. Жители Неаполя, которым было стыдно, что среди них живут родственники этого чудовища, убили ее отца и брата, и лишь ее матери, которую подобрали монахи, удалось уцелеть. Разве это не счастливая новость, а? Вот уж поплачет та, которая принесла столько горя людям!.. Но что это? Похоже, и вы плачете, маркиза? С чего бы?»
