Монастырская ограда
Ограда – это не только физическое препятствие, ограничивающее свободу монаха, ибо он не может выйти за ее пределы без разрешения аббата; это также замкнутое пространство, укрепляющее чувство общности; а главное, совокупность церковных правил, относящихся к этому пространству и к ограде, которая хранит его.
Вполне понятно, что ни одной женщине не позволялось проходить на территорию монастыря. Заманчиво, особенно в нашу эпоху, бросить беглый взгляд на причины, которые веками делали монастырь недоступным для женщин: их плотское вожделение, любопытство, свойственное женскому легкомыслию, безрассудное стремление к удовольствиям, пагубные желания, через которые действует зло. Можно вспомнить Соломона, Давида, Самсона, Лота, самого Адама, сотворенного непосредственно руками Бога, которым не удалось избежать обольщений и лукавства со стороны женщин. Уместно спросить, почему бы не вспомнить при этом также и об Олоферне
[45]…
Зал капитулов
В этом зале собираются все монахи монастыря или весь монастырь (слово «монастырь» в значении «здание» является неологизмом, появившимся, в XVIII веке), чтобы послушать чтение главы («capitulum») из устава; отсюда и название этого помещения. Здесь монахи обсуждают различные вопросы, принимают важные решения, избирают настоятеля после смерти (или смещения) его предшественника, при случае заслушивают сообщение о той или иной проблеме духовной жизни, сознаются в своих прегрешениях (обвинительный капитул) и… обличают грехи других.
Зал капитулов почти всегда прямоугольной формы, как Парламент Англии в Вестминстере. Известны также круглая и многоугольная формы этого помещения. В Тороне такой зал расположен в восточной галерее монастыря, «ибо капитул собирается по утрам» и ему необходим ранний солнечный свет.
Спальня и постельные принадлежности
Вначале существовала одна общая спальня (дормиторий) и для монахов, и для аббата. В больших аббатствах (Эбербах, Побле, Хейлигенкрейц) это было весьма просторное помещение, например, в Побле – 66 на 12 метров. Каждый, кто служил в армии, согласится, что не будет преувеличением назвать спальню основным местом умерщвления плоти. Трапписты делились со мной, что они годами привыкали к своему общежительному существованию. Разве люди Средневековья, не знавшие одиночества, не страдали оттого, что все время спали друг у друга в ногах? Можно и усомниться. Иначе будет непонятно, почему монахи боролись за то, чтобы отказаться от общих спален. И лишь после XIII века в спальне появятся перегородки и занавески, когда по причине малонаселенности монастырей новиции смогут добиться своего. Начиная же с XIV века деревянные обшивки и панели сделаются постоянной частью интерьеров монастырей. Во всяком случае, в отчетах визитаторов встречаются многочисленные упоминания о том, что монахи хотят отказаться от общей спальни.
Папа Бенедикт XII (1334—1342), угрожая отлучением, приказал разрушить все кельи, построенные цистерцианцами.
В больнице же были только отдельные кельи, и, главное, постели тоже были рассчитаны только на одного человека в отличие от обычной практики Средних веков, когда даже в госпиталях обычно спали по трое или по четверо.
Св. Бенедикт считал, что достаточно циновки, которая служила подстилкой, одеяла, пледа для ног и подушки. Монахи ордена фельянов спали на досках; премонстранты – тоже на досках, но слегка прикрытых соломой; братья-минориты строгого устава спали на голой земле или на досках, циновки же разрешались тем, «кто был менее крепкого склада». Оливетанцы спали на дощатом настиле без одеяла. Наиболее избалованные имели тюфяк (набитый соломой или сеном, иногда сухими листьями), который редко менялся, а также подушку (с соломой, волосом или перьями), шерстяное одеяло, иногда баранью шкуру (как у картезианцев), но никаких простынь, по крайней мере в самом начале.
Визитаторы выказывали недовольство: в таком-то монастыре они обнаружили шерстяные или льняные полотна; в другом – шкуры диких животных; еще в одном – разноцветное постельное белье (что в те времена было свойственно людям низшего сословия). Монахи Фонтевро имели право на саржевые простыни. Кроме того, визитаторы отмечали, что монахи прячут в постельных принадлежностях отдельные предметы. Аббат монастыря был обязан совершать частые «инспекции» (что, впрочем, предусматривалось и Уставом св. Бенедикта: LV, 33—34) и сурово карать виновных.
Монахи спали, не снимая одежды, за исключением скапулира и ножа, чтобы не пораниться во сне, как уточняет св. Бенедикт. Трапписты, даже заболев, никогда не раздевались перед сном, однако могли в таком случае получить «колючий соломенный тюфяк», соломенную же подушку и одеяло.
Уборка помещений
«По субботам следует убираться», – предписывает св. Бенедикт (Устав, XXXV, 13). В аббатстве Бек садовник занимался уборкой трапезной перед третьим часом, а галереи – после повечерия. Секретарь убирался в зале капитулов и церкви. Он мыл алтари сначала водой, а потом вином при помощи иссопа или самшита. Застекленные окна мыл трапезничий – один раз за зиму, он же следил за чистотой полов в самой трапезной. На пол стелили сено или солому. Уже в те времена немало хлопот причиняли голуби. Один епископ X века требовал содержать крышу в приличном состоянии, так как птичий помет мог бы смутить паству и помешать богослужению. Забота о чистоте была столь усердной, что картезианцы Дижона купили 50 локтей полотна «для покрытия алебастровых камней, дабы мухи не засиживали упомянутый алебастр».
Отопление
Люди Средневековья постоянно страдали от холода. Выражение «держать ноги у камина» было синонимом хорошей жизни, но такую жизнь вели не все. Бедняк съеживался у своего очага, в котором тлели несколько хворостинок конопли или ободранная с деревьев кора. Вспомните картинку, набросанную Вийоном для прекрасной Гельмиеры про грядущую старость:
Время сгорает в костре из пеньки,
Время, которое было прекрасным,
Старые рядом сидят дураки,
Плачут, закутавшись в кучки тряпья,
Жмутся на корточках возле огня,
То разгорится костер, то погаснет…
К испытаниям холодом, общим для всех в Средние века, в монастыре добавлялось сильнейшее стремление братии к умерщвлению плоти. Вначале ни одно помещение монастыря не отапливалось (кроме кухни). Мой друг-картезианец писал мне (в декабре 1969 года), что каждую ночь температура опускалась до минус 10—15 градусов. А в апреле 1970 года он сообщил следующее:
«Этой зимой выпало рекордное количество снега. Вместо наших пяти метров (речь идет о Гранд-Шартрез, где климат особенно суровый. – Л. М) у нас было 8,2 м, и даже теперь, когда я пишу это письмо, продолжает идти снег… Первый этаж братского корпуса в течение многих месяцев погружен во тьму; мы вынуждены выходить из окон второго этажа и копать проходы, чтобы спуститься вниз и чтобы дать путь дневному свету на нижний этаж».
