Анализ древне-восточных религий позволяет выделить моменты и концепции, которые пронизывают и определяют их от начала до конца. Во-первых, религии эти в основе своей натуралистичны и основаны на поклонении космическим силам. Небеса, земля и вода обожествляются, одухотворяются и ставятся на первое место; человек занимает более скромное положение. Божественность приписывается также звездам, которые определяют ход жизни во Вселенной. Характерные черты божественных сил создаются по образцу человеческих: макрокосм подгоняется под микрокосм, и боги любят, ненавидят и совершают ошибки. Так у сверхчеловеческого мира появляется своя последовательность событий, своя история, призванная в первую очередь объяснить происхождение Вселенной и всего, что в ней есть, ее законов и судеб. Речь идет о мифологии. Мы встречали разные типы мифов: мифы о сотворении мира; о происхождении труда; о жажде бессмертия; о путешествиях в иной мир. Но один миф возвышается, как башня, над всеми остальными сюжетами: это растительный цикл, воплощенный в фигуре умирающего и воскресающего бога; часто в нем присутствует также богиня-мать, символ плодородной земли.
Но миф на Древнем Востоке не имеет собственной независимой жизни. Прежде чем принять литературную форму, он используется в богослужениях и всевозможных священных обрядах. Действия богов представляются не как фантастические истории, а как реальные происшествия; к ним присоединяются действия людей, которые решительным образом оживляют и обновляют древние сюжеты. Особенно хорошо можно проследить взаимодействие мифа и обряда в двух центрах древне-восточной цивилизации – в Египте и в Месопотамии. Религиозная жизнь и обряды приспособлены к смене времен года и сельскохозяйственных сезонов. Доминирует здесь картина увядающей и расцветающей природы, умирающей и вновь оживающей растительности. Но между двумя центрами существует глубокая разница, которую мы можем определить как разницу в настроении и которая берет начало непосредственно в разных представлениях о том, как управляется Вселенная. В Месопотамии, где царь – всего лишь человек, ни один обряд не обходится без тревоги и страха, без метаний между радостью и болью: никогда нельзя быть уверенным, что человек правильно понял волю богов и действует в строгом соответствии с ней. В Египте, где царь – одновременно бог, ритуал строится на куда более прочной основе: все хорошо, иначе и не может быть. Надо ли напоминать, что в основе этой разницы отношений лежит разница условий существования в двух землях? Месопотамия открыта для вторжения со стороны гор и пустыни и зависит в своем существовании от неверных дождей и непредсказуемых рек; Египет отрезан от остального мира и защищен пустыней, а разливы Нила, хотя и различаются по интенсивности и качеству, никогда не подводят.
Таким образом, главной целью всякого обряда являются обновление и, соответственно, сохранение жизни. Но и в этом отношении между двумя великими долинами есть глубокая разница. В Месопотамии главный объект – жизнь природы, ее плодородие, поскольку жизнь человека неверна; несомненные следы веры в загробную жизнь дают довольно безрадостную картину этой самой жизни (бесконечные тоскливые скитания несчастных душ). В Египте, напротив, жизнь природы и жизнь человека текут параллельно: следующая жизнь без всякого разрыва продолжает нынешнюю в тех же мирных и часто радостных формах. Душа продолжает жить; тело сохраняется благодаря мумификации; гробница – новый дом. Кто-то удачно сказал, что древние египтяне, как ни парадоксально, отвергали реальность смерти.
Подобная концепция человека и его места во Вселенной делает понятным то важнейшее место, которое занимают в религиозной жизни гадания и магия. Если закон существования заключается в постоянных взаимоотношениях человека и обожествленной природы – божества, хотя и бесконечно более могущественного, чем человек, но обладающего вполне человеческими качествами, – понятно, что человек приложит все силы и всю свою энергию, чтобы поддержать на должном уровне свою сторону взаимоотношений. Он использует все возможности, которыми снабдило его божество, ради двойной цели – понять волю божества и направить ее в желаемую сторону. Гадания и магия – крайние способы соединить различные уровни Вселенной; вполне логично, что усилия в этом направлении должны быть больше – а соответствующая литературная продукция обширнее, – там, где связь ненадежна, где преобладают отделенность и неуверенность.
В заключение мы должны еще раз привлечь внимание к тому обстоятельству, что все сказанное относится в основном к главным представителям древне-восточной цивилизации. В остальных случаях можно выделить два варианта. Иногда концепция Вселенной похожа – или, если угодно, копирует религиозную концепцию великих держав; правда, здесь она выглядит менее развитой; многие черты находятся в зародышевом состоянии из-за ограниченных возможностей. Больше здесь, в сущности, обсуждать нечего. Но есть и другой вариант – создание независимой концепции, своего рода реакция, преодоление существующего положения. Этический монотеизм, зародившийся в Палестине и Иране, отбрасывает концепцию Вселенной, преобладающую в двух речных долинах, полностью отрывает божественное от человеческого и приписывает ему черты, которые не повторяют, а сублимируют человеческие черты и, соответственно, противоположны им. Природный культ приходит в упадок, а проблема космического единства становится частью вопроса о высшей божественной воле. Исчезают даже узы государства: Бог в своей абсолютности уже не замечает границ, не ограничивает свое внимание одним народом и не в состоянии делить власть над Вселенной с другими божествами.
Именно теперь, когда религия отделяется от государства, становится понятно, что достижение максимальных высот духа никак не связано с политической властью. Скорее наоборот, создается впечатление, что развитие религии вступает в конфликт с государством и чем дальше, тем больше провоцирует кризис: так христианство, утвердившись в Риме, привело в конце концов к его падению.
Литература
Литература Древнего Востока демонстрирует черты, которые, как правило, выглядят вполне сформированными и доминирующими уже на самом раннем этапе истории. Эти черты обычно едины для литературы и искусства – то есть для искусств в широком смысле слова. Этого следовало ожидать, поскольку оба этих вида деятельности берут начало в том же духовном мире.
Первая черта – анонимность. Несмотря на громадное количество произведений, которыми может похвалиться Древний Восток, имя автора дошло до нас лишь в нескольких случаях, и то не наверняка. Имена копиистов упоминаются гораздо чаще; из этого следует сделать вывод, что творческой личности автора тогда не придавалось такого значения, как в нашем мире. Далее, отметим относительно неизменное качество форм и тем; а поскольку подражание и повторение встречаются очень часто и никак не маскируются, причем не только от текста к тексту, но и внутри одного текста, заключаем, что творческая оригинальность не была главной целью художественной деятельности, как у нас.
Как мы уже видели, обе названные особенности берут начало в концепции искусства не как субъективного творения отдельного человека, а как коллективного проявления общества. Художник здесь скорее мастеровой, он выполняет заказ и должен максимально следовать образцу, избегая всяких личных моментов и нововведений.
